Он успел заметить блеск занесенного кинжала, и тотчас боль пронзила руку пониже плеча.
— Иисусе! — прошипел он, отпрянув.
Она попыталась ударить его еще раз. Инстинкт сработал быстрее, чем разум: Рейн выбросил вверх руку, чтобы перехватить оружие. Как раз в этот момент Арианна приподнялась, занося кинжал, поэтому его мгновенно сжавшийся кулак с силой ударил ее прямо в глаз. Удар ошеломил ее, и взять кинжал из ослабевшей руки не составило для Рейна труда.
Он отбросил оружие в дальний угол комнаты.
Теперь он держал ее одной рукой за оба запястья сразу, пригвоздив их к подушке над ее головой и навалившись всем весом на обмякшее тело. Он находился между ее раздвинутых ног, и кровь часто капала на простыню из пореза на руке. Два хриплых дыхания смешались в один рыдающий звук, оглушительный в ночном безмолвии. Рейн посмотрел в глаза жены... и эти глаза прокляли его со всей силой наполняющих их ненависти и презрения.
Он вошел в нее безжалостным толчком, заглушив крик поцелуем.
Он закончил свое дело быстро, пока еще был на что-то способен.
Порез на руке был длинным, но неглубоким.
Рядом с тазом для умывания лежала стопка льняных полотенец. Рейн поднял верхнее, скатал валиком и приложил к ране, чтобы остановить кровотечение. Потом посмотрел в сторону постели. Арианна лежала на спине, вытянув руки и отвернув лицо. Она не издавала ни звука, и он не думал, что она плакала.
Простыни были испятнаны кровью достаточно, чтобы доказать, что он лишил невинности десять девиц. Ват только кровь была вся его. Ну, почти вся.
Господи Боже, он все еще ощущал ее крик на своих губах!
Рейн намочил в тазу другое полотенце и пошел к постели. Там он осторожно присел на край рядом с женой. Внутренняя поверхность ее бедер была в крови — в ее крови, смешанной с его семенем. Красные пятна были и на ее теле: на груди, животе и руках. Это была его кровь.
Склонившись над Арианной, он начал стирать кровь с ее живота. Она дернулась, выхватила полотенце.
— Не прикасайся ко мне больше!
Лицо, когда она повернулась, было совершенно лишено красок, за исключением глаза, по которому пришелся его нечаянный удар. Вокруг него уже успела образоваться бурая опухоль, веко распухло и почти не открывалось. К утру синяк должен был расцвести окончательно.
Арианна начала судорожно тереть между ног, потом вниз, до колен. Руки ее тряслись.
— Это было самым грязным, самым, мерзким из всего, что когда-либо случалось со мной!
— Советую смириться с этим, а еще лучше — привыкнуть, — ответил Рейн ровным, безжизненным голосом, как говорил всегда, когда хотел скрыть свои чувства. — Потому что это случится снова. Вероятнее всего, не позже завтрашнего угра.
Он сбросил подушки на пол одну за другой. Под первой же из них он нашел еще два кинжала. Пришлось обойти всю спальню в поисках оружия. Когда обыск закончился, на полу громоздился целый арсенал: три меча, с полдюжины кинжалов, боевой топор и даже дубинка самого жуткого вида, который Рейну когда-либо приходилось встречать. Она была из дерева, но сплошь усажена острыми железными гвоздями.
Его позабавило количество оружия, которое жена сочла нужным рассовать по всей спальне.
Наконец он решил, что обнаружил и собрал все предметы способные так или иначе отправить человека на тот свет, прошел к окну и поднял щеколду ставней.
— Что ты делаешь? Ты позволяешь нечистому ночному воздуху войти в комнату!
Арианна произнесла это с таким негодованием, что Рейн приостановился и посмотрел на нее в совершеннейшем удивлении. Она сидела на постели, скрестив ноги, по-прежнему нагая. Кровь ее утраченной невинности еще оставалась кое-где на ногах, волосы перепутались и образовали на голове подобие вороньего гнезда, но держалась она с таким достоинством, словно восседала на троне в полном королевском облачении. Она ставила его в тупик, потому что до сих пор ему не приходилось встречать подобной женщины. Храбрости у нее было побольше, чем у многих мужчин, и она говорила о долге и чести так, словно это были для нее не пустые слова.
Он и сам когда-то верил в мужество, честь и долг. Давным-давно это было, в далекой юности.
— Бог знает почему, я хотел бы сохранить свою жизнь, — сказал он, чувствуя странное стеснение в горле. — По крайней мере, я не возражал бы продержаться хотя бы до утра.
Он вышвырнул дубинку за окно. Снизу донесся крик испуга. Рейн прокричал запоздалое предостережение, потом отправил той же дорогой боевой топор.
— Я бы никогда не пошла на то, чтобы убить тебя во сне!
— Да? — Рейн приподнял бровь и широким жестом указал на оружие, громоздящееся на камышовой подстилке. — Тогда что ты собиралась делать со всем этим? Осадить лондонский Тауэр?
— Я вообще не собиралась тебя убивать. — Арианна надменно отмахнулась от подобного предположения — ни дать ни взять королева, отпускающая слугу. — Нравишься ты мне или нет, ты мой муж перед Богом и людьми. Я только надеялась заставить тебя прекратить... прекратить... — голос ее сорвался, и она умолкла.
— Самое грязное, самое мерзкое из всего, что когда-либо случалось с тобой? — Рейн вернулся к постели и остановился перед женой. — Это ты уже говорила. Даже святая церковь не имеет ничего против этого и называет супружескими обязанностями. Арианна, ты обязана смириться с этим.
— Я знаю. — Она подняла взгляд на его лицо, единственный незаплывший глаз был огромный, цвета моря в штормовой день. — Но одно дело — супружеские обязанности, и совсем другое — твои французские извращения. Я имела полное право защитить свое достоинство.
Рейн захлопал глазами, не зная, что и думать. Наконец он присел рядом с женой, не обращая внимания на то, что она отпрянула.
— Матерь Божья... Послушай, Арианна, в первый раз всегда бывает больно. И нет ничего постыдного в том, что замужняя женщина раздвигает ноги для своего мужа, чтобы он мог проникнуть внутрь ее тела и излить туда свое семя.