— Это я понимаю. Но все остальное — извращение!
Он вгляделся в ее гневное лицо, честно стараясь понять, в чем дело. Он перебирал в памяти все, что делал с ней, вплоть до того момента, как она ударила его кинжалом. Внезапно до него дошло, и он не удержался от смеха.
— Неужели уэльсцы не стараются доставить своим женщинам истинное наслаждение? То есть я хотел сказать, неужели они не целуют их между ног?
— Нет, конечно? — возмутилась она, отрицательно качая головой.
— В таком случае я искренне жалею женщин твоего народа, да и мужчин тоже, потому что они понятия не имеют, какое это удовольствие!
В глазах Арианны появилась... и тотчас исчезла тень сомнения. Она еще яростнее помотала головой.
— Не думаю, что это понравилось бы людям Уэльса! Это противоестественно.
Рейн мягко приподнял за подбородок ее лицо, погладил подушечкой большого пальца сильную линию нижней челюсти.
— Я многое буду делать с тобой, Арианна, и ничего противоестественного в этом не будет. Когда я прикасаюсь к тебе вот так... — он провел костяшками пальцев по ее груди, так легко — о! едва заметно, — но они почему-то сразу налились, и соски затвердели с такой сладостной быстротой, что просто невозможно было удержаться от стона. — Когда я целую твои нежные губы...
Тут рука скользнула ей за спину — на затылок, под волосы, — заставляя приблизить лицо к его лицу, такому смуглому и угловатому. Горячий язык погладил ей губы, стараясь приоткрыть их. Опомнившись, Арианна начала вырываться.
— Муж мой, один раз ты уже делал это сегодня ночью! Не вижу необходимости начинать все заново.
Рейн испытал сильнейшую, потребность сделать «это» ей назло, просто чтобы доказать, что он имеет на это полное право, но он справился с искушением. Вместо этого он улегся на постель ничком, закрыв глаза и охватив голову кольцом сплетенных рук. В предплечье пульсировала боль, но куда сильнее болела голова, глаза казались налитыми расплавленным свинцом. Он устал. Господи, как же он устал за этот день!
Через пару минут он снова посмотрел на жену, теперь уже с усталым безразличием. Она продолжала сидеть очень прямо, не отрывая от него взгляда, в котором было теперь куда больше растерянности, чем страха. Рейн решил, что это некоторый шаг вперед в развитии их отношений, но в данный момент ему было все равно.
— Ложись спать, — сказал он со вздохом. Специфический запах их недавней близости
пропитал воздух, смешиваясь с назойливым ароматом раздавленных фиалок. Рейн и Арианна лежали бок о бок, достаточно далеко друг от друга, но хотя кровать и была широка, она все же оказалась не настолько бескрайней, чтобы он не ощущал тепла женского тела. Спустя некоторое время прогнувшийся матрац дрогнул. Рейн повернул голову. Плечи Арианны заметно вздрагивали, хотя она зарылась в подушку, чтобы заглушить звуки рыданий. Он протянул руку... потом опустил, так и не коснувшись плеча жены.Она плакала долго. Когда наконец слезы ее иссякли и она заснула, Рейн все еще лежал без сна, тупо глядя вверх, на балдахин кровати.
***
Солнечный свет был бледным, робким, но он все-таки разбудил Арианну, которая привыкла спать за плотно задернутым пологом, в комнате с наглухо запертыми ставнями. Она открыла глаза и обнаружила, что один из них почти ничего не видит из-за распухшего века. К тому же этот глаз болел. Она осторожно потрогала его: вокруг была опухоль, болезненная на ощупь.
Когда она усаживалась в постели, колено коснулось чего-то необычного... коснулось твердого, покрытого волосами тела. Арианна судорожно прикрылась простыней и бросила быстрый взгляд, чтобы убедиться, что не разбудила мужа.
Он так и спал — ничком, разметавшись почти на всю постель и отвернув от нее лицо. За ночь простыня успеала сползти вниз и обвиться вокруг ног. У него тело воина, подумалось ей. Смуглое, загорелое, целиком состоящее из могучих мышц, ставших твердыми после долгих лет, проведенных в войнах, турнирах и тренировках. Многочисленные испытания, перенесенные в жизни тяготы остались на теле в виде шрамов и шрамиков. На одном плече красовался настоящий рубец зловещего вида, давний и совсем заживший, другой, довольно свежий, опоясывал талию красным припухшим валиком. Не задумываясь, Арианна протянула руку, чтобы дотронуться... Рейн придавил ее к кровати раньше, чем она успела ахнуть. Он навалился сверху, лишив ее возможности даже шевельнуться, с силой прижавшись к ее груди своей волосатой грудью. Несколько секунд светлые глаза смотрели настороженно, потом взгляд смягчился, смягчилась и линия губ. Он наклонился так низко, что Арианна ощутила на губах его горячее дыхание.
— Что это ты собиралась сделать?
— Ничего, — буркнула она, разглядывая склонившееся над ней лицо.
Щеки уже успели потемнеть от утренней щетины. Радужная оболочка глаз, оказывается, была не однородно серой, а покрытой крохотными черными точками, густеющими к центру и, в конце концов, плавно переходящими в угольно-черные зрачки, удивительно глубокие, буквально бездонные. Она подумала: «Так вот что придает его глазам этот странный оттенок, вот почему они так заметно темнеют, когда он смеется или когда собирается... поцеловать меня». Рейн наклонился еще чуточку ближе, и глаза его были очень темными в этот момент. Он действительно хотел поцеловать ее.
— Я смотрела на твои шрамы! — сказала она поспешно.
— И что ты чувствовала? Отвращение?
— Нет! — запротестовала Арианна, удивляясь странному ходу его мысли. — Как можно чувствовать отвращение к боевым трофеям воина?
Рейн улыбнулся. У нее захватило дыхание: он никогда еще не улыбался при ней, то есть не улыбался просто так, от души. Морщинки, заключавшие его рот в суровые скобки, углубились и неожиданно смягчились, потеряв всю свою жесткость. Глаза приняли дремотное, ленивое выражение. Это была мальчишеская, удивительно незащищенная улыбка.