Раздавив винные ягоды, она смешала их с прокисшим вином, добавила корни пиона и одуванчика. Получившуюся смесь она хорошо размешала в топленом нутряном сале и под вконец высыпала в ковшик пригоршню сушеного коровьего навоза. Рукой зачерпывая мазь из ковшика, она невольно пере-дернулась: вид и запах лекарства были равно отвратительны.
— Думаю, он выживет, — сказала она как бы про себя и украдкой бросила взгляд на мужа.
Он промолчал, но выражение его лица заметно смягчилось.
Если не считать периодической дрожи, пробегающей по могучему крупу, животное не шевель-нулось, пока Арианна густо покрывала место ожога мазью. Взгляд Рейна не отрывался от нее, но Арианна напрасно поглядывала из-под ресниц на его лицо — оно оставалось по-прежнему бесстрастным. Что с того? Он не мог обмануть ее теперь, когда она слышала нежность в его голосе. Если бы он говорил этим тоном с женщиной... но для этого он должен был любить.
Животное издало едва слышный жалобный стон. Сама того не замечая, Арианна начала напевать ему, как больному ребенку:
Но в моем сердце, клянусь я душой,
Будут, как прежде, лишь конь вороной, Славный король мой и Бог.
***
— Пой все что угодно, только не это! — воскликнул Рейн.
— Милорд, вы знаете эту песню? — Арианна перестала накладывать мазь и посмотрела на него с удивлением.
— Каждое чертово слово! Первые полгода, которые он был моим оруженосцем, Талиазин каждый вечер измывался надо мной, распевая ее. Дурацкая история даже начала сниться мне по ночам! Наконец я пригрозил, что проколю ему язык шилом, и он, слава Богу, заткнулся.
Арианна прикусила губу, чтобы не засмеяться. Однако по спине ее пробежал холодок: выходит, песня, услышанная ночью, не была сном. Но потом ей пришло в голову, что история про рыцаря и деву озера и в самом деле снилась, только не ей, — и стало еще страшнее. Она хотела спросить у Рейна, чем же кончается песня. Добилась ли дева озера любви рыцаря?
Но Арианна не решилась задать вопрос. В молчании наложила она остаток мази на обожженный круп и вытерла жирные, дурно пахнущие ладони пучком соломы. Рейн снял голову коня с колен, опустил на пол и поднялся, разминая мышцы. Пальцы его сомкнулись вокруг локтя Арианны помогая ей встать. Он отпустил ее, как только она оказалась на ногах, и она ощутила это как утрату. В груди зашевелилось легкое неприятное ощущение, похожее на пустоту одиночества.
— Пока я больше ничем не могу помочь, — сказала она, прокашлявшись, потому что в горле вдруг пересохло. — Мазь скоро снимет боль.
Рейн промолчал.
Арианна вылила на руки немного воды из ведра, вымыла их и тыльной стороной отодвинула с лица пряди, которые, просохнув, завились в длинные локоны. Из-за плеча протянулась рука, заложив за ухо самый непокорный завиток.
— В тебе столько доброты... мягкости...
Арианна повернулась, чувствуя, что не сможет ответить, даже если попытается. Сердце ее начало биться сильнее, более неровно. Как ей хотелось оказаться в его объятиях! Она жаждала этого так неистово, что ныло все тело. Но она не могла забыть того, что два дня назад Рейн оставил Руддлан, чтобы утвердить свою власть над ее кузенами. Если сейчас он стоял перед ней живой и невредимый, это означало, что Кайлид и Айвор мертвы. Что он убил их обоих. — Что стало с моими братьями?
— Кайлид бежал, — ответил Рейн, устремляя на нее холодный взгляд, — Айвор погиб в сражении. Я отрубил ему голову, а тело повесил за ноги на стене замка. Оно будет висеть там, пока вороны не обклюют с костей все мясо, чтобы Уэльс зарубил себе на носу, что лорд Руддлан не потерпит непокорности.
Арианна выбежала из стойла и бросилась к дверям конюшни. Рейн в два шага догнал ее, схватил за руку и потащил назад в стойло. Там он почти швырнул ее об стенку и заговорил ровным голосом, медленно и раздельно:
— Ты моя жена, Арианна, законная жена. Это значит, что твоя преданность мне должна быть превыше кровных уз. Ты должна уважать и почитать меня, что бы ни случилось. На мой взгляд, уэльсцы понятия не имеют о честности, но ты обязана научиться быть честной со мной. И еще ты не должна отказывать мне в постели, когда бы я ни потребовал и как бы я ни потребовал.
Рука его вдруг нырнула между ног Арианны, накрыв промежность через тонкое платье.
— Ты лучше перестань притворяться, что тебе не хочется мне уступать, потому что мы оба — оба, черт возьми! — знаем, что это не так.
Он умолк и замер. Арианна дрожала всем телом, и бедра ее сами собой терлись о прижимающуюся ладонь. Пальцы Рейна шевельнулись, погрузившись между лепестков ее плоти вместе с шелком платья.
Она больше не слышала биения своего сердца, зато ощущала его в груди, на шее, в запястьях — везде. Она вся состояла из тысячи пульсов, бьющихся в унисон со стуком капель по соломенной кровле конюшни. Лицо Рейна было в тени, но глаза горели так, что это было заметно. Он не убирал руку.
Арианна сделала глубокий вдох, при этом коснувшись вершинками грудей грубых роговых пластин куртки. Соски налились стремительно, с готовностью, а между ног все нарастало ощущение тяжести, словно она наполнилась чем-то там, где ее продолжала касаться рука мужа. И еще там нарастал жар... и знакомая потребность. Арианна сделала медленный, судорожный выдох. Рука оставалась между ее ног.
— Ты влажная, — наконец сказал Рейн вполголоса. — Я чувствую, как твоя влага пропитывает платье. Ты влажная, потому что хочешь меня.
Она хотела его, хотела его, хотела! Она его вожделела безумно, жадно, с такой силой, что это пугало. Она не видела ничего, кроме его горящих глаз, таких темных! Рейн смотрел на ее губы. Намеренно зовущим движением Арианна облизнула их.