Мы достигли автомагистрали. По обе стороны раскинулись черные поля с синими в свете луны силуэтами тутовых и оливковых деревьев. Здесь велись бои между повстанцами и сирийскими войсками – среди Мертвых городов, сотен давно заброшенных греко-римских поселений, засорявших пригороды Алеппо. В этой сизой пустоте я старался забыть все, что знал и слышал. Пытался представить, что все так же не тронуто, как глаза Башара аль-Асада на плакате. Но что потеряно – потеряно навсегда. Замки крестоносцев, мечети и церкви, римская мозаика, древние рынки, дома и очаги, сердца, мужья и жены, дочери и сыновья. Сыновья. Я вспомнил глаза Сами в тот момент, когда вспыхнул свет, превращая их в стекло.
Афра молчала. Ее волосы цвета ночного неба были распущены, лицо побледнело. Она щипала себя за руку. Я прикрыл глаза, а когда очнулся, мы прибыли в Урум-аль-Кубру. Перед нами лежал остов взорванного грузовика. Водитель ходил кругами. Сказал, что мы ждем мать с ребенком.
Мы находились в пустынном, безликом месте. Али нервничал.
– Нужно успеть до рассвета, – сказал он. – Не получится до восхода солнца – значит никогда.
Из темноты между зданиями выехал мужчина на велосипеде.
– Говорить буду я, – сказал Али. – Он может оказаться кем угодно. Даже шпионом.
Когда мужчина подъехал ближе, я увидел, что у него серая, как бетон, кожа. Вряд ли он был шпионом, но Али не собирался рисковать.
– Извините, что беспокою. Не найдется ли у вас воды? – спросил мужчина.
– Все в порядке, друг мой, – сказал Али. – Немного есть.
Он достал с пассажирского сиденья бутылку и передал мужчине, который выпил воду так, будто лет сто мучился от жажды.
– Перекусить тоже найдется.
Али достал помидор. Мужчина протянул руку так, будто ему предлагали золото. Замер, рассматривая нас.
– Куда вы направляетесь? – спросил он.
– Собираемся навестить нашу тетку, – сказал Али. – Она очень больна.
Водитель махнул на дорогу, указывая наше направление. Мужчина, ничего не сказав, положил помидор в корзину велосипеда, сел и отъехал от нас, но вместо того, чтобы умчаться прочь, сделал большой круг и вернулся.
– Простите, – сказал он, – совсем забыл кое-что сказать.
Он стер с лица пыль, оставляя на щеке белые полосы.
– Разве был бы я хорошим человеком, если бы принял воду и помидор и не предупредил вас. Я бы ложился спать с мыслями, живы вы или нет. Поедете по дороге, о которой сказали, и наткнетесь на снайпера. Он сидит на баке с водой в пяти километрах отсюда и увидит вас. Советую вам поехать по этой дороге.
Мужчина указал на пыльную дорогу, ведущую к переулку, и объяснил, как вернуться на наш маршрут.
Али передумал ждать мать с ребенком. Мы решили довериться словам мужчины и поехать в объезд, сворачивая направо, на загородную дорогу, которая провела бы нас между городками Зардана и Маарет-Мисрин.
– Где мы? – спросила Афра, пока мы ехали по неровным проселочным дорогам. – Что ты видишь?
– На многие мили кругом растут виноградники и оливковые деревья. Сейчас темно, но очень красиво.
– Как раньше?
– Словно ничего не изменилось.
Жена кивнула, а я вообразил себе, что войны и не было, что мы правда едем повидаться с больной тетушкой, а когда прибудем – дома, улицы и люди будут теми же, что и раньше. Мне этого очень хотелось: жить с Афрой в прежнем мире.
Пикап беззвучно подпрыгивал на загородной дороге, а я силился не уснуть, вдыхая ночной сирийский воздух, любуясь неизменными звездами и виноградниками. Носа коснулся аромат ночного жасмина, следом прилетел шлейф роз. Я представил себе целое поле этих цветов, красные всполохи на дремлющих под луной полях. К рассвету приедут рабочие, собирая тугие бутоны в ящики. Вообразил на соседнем поле свою пасеку, ряды медовых сот в ульях, изящные золотистые шестиугольники на рамах. Сверху были крышки, а в боковых отверстиях летали туда-сюда рабочие пчелы, непрестанно гудя и выделяя из желез воск – они пережевывали его и создавали симметричные многогранники пяти миллиметров в диаметре, словно крохотные кристаллы. Королева пчел была бы в своей ячейке вместе со свитой, притягивая рой запахом, как магнит. Жужжание напоминало тихую песню, длившуюся вечность. Пчелы летали вокруг меня, касаясь лица, путались в волосах, вырывались на свободу и снова улетали.
Я вспомнил Мустафу, когда он приезжал на пасеку из университета в костюме, с термосом кофе и рюкзаком, набитым книгами и бумагами. Он переодевался в защитную форму и присоединялся ко мне, макая палец в мед и пробуя – проверяя его консистенцию, аромат, вкус.