– Я всего лишь сказала, что я вам не враг.
В голосе женщины звучат виноватые нотки. Ей не следовало говорить этого, просто сорвалось с языка – я вижу, как она нервно теребит прядь. Ее слова висят в воздухе, даже когда она собирает вещи или говорит с женой, которая в ответ лишь кивает.
– Надеюсь, вы в порядке, мистер Ибрагим, – произносит перед выходом Люси Фишер.
Хотел бы я знать, кто же мой враг.
Позже я выхожу в забетонированный дворик и сажусь на стул под деревом. Вспоминаю гудение пчел, дарующее умиротворение, чуть ли не слышу аромат меда, цветков лимонного дерева и аниса, но их затмевает густой запах пепла.
Раздается жужжание. Не коллективное, как от тысяч пчел на пасеке, а одиночный звук. На земле у моей ноги лежит одна. Присмотревшись, понимаю, что у нее нет крыльев. Я протягиваю руку, позволяя ей заползти на палец, оттуда на ладонь. Она пухлая и мохнатая, с мягким тельцем, покрытым широкими желто-черными полосами, и с длинным жалом. Теперь она ползет по моему запястью. Я уношу ее с собой и сажусь в кресло, наблюдая, как насекомое устраивается на моей ладони и готовится ко сну. Хозяйка приносит в гостиную чай с молоком. Сегодня довольно людно. Женщины легли спать, только одна осталась здесь и что-то шепчет на фарси сидящему рядом мужчине. Хиджаб слегка прикрывает ее голову, – похоже, эта женщина из Афганистана.
Марокканец пьет чай большими глотками и причмокивает, будто ничего вкуснее в жизни не пробовал. Время от времени он проверяет телефон, затем закрывает книгу и похлопывает по ней, как по голове ребенка.
– Что это у тебя в ладони? – спрашивает он.
Я вытягиваю руку, показывая пчелу.
– У нее нет крыльев, – говорю я. – Подозреваю, что это вирус деформации крыльев.
– Знаешь что, – произносит он, – в Марокко проходит медовая дорога. Люди приезжают со всего света, чтобы попробовать наш мед. В Агадире есть водопады, горы и множество цветов – это привлекает людей и пчел. Интересно, что за пчелы здесь, в Великобритании. – Он приближает лицо к насекомому, рассматривая, затем поднимает руку, словно собирается его пощекотать, как крошечную собачку, но останавливается. – Ужалит?
– Может.
Марокканец опускает руку на колени:
– Что будешь с ней делать?
– Я мало что могу. Отнесу обратно на улицу. Она долго не проживет: из-за отсутствия крыльев ее выгнали из колонии.
Марокканец выглядывает сквозь стеклянные двери во двор. Тот представляет собой небольшой квадрат, вымощенный плиткой, а по центру растет одинокая вишня.
Встаю и прислоняюсь лбом к стеклу. Сейчас девять часов вечера, солнце понемногу спускается за горизонт. На фоне пылающего неба чернеет высокий силуэт дерева.
– Пока еще безоблачно, – говорю я, – но через три минуты пойдет дождь. Пчелы в дождь не вылетают. Никогда не станут этого делать, а здесь почти все время льет.
– А вдруг английские пчелы другие, – говорит марокканец.
Я поворачиваюсь к нему, и он снова улыбается. Наверное, потешается надо мной. Мне это не нравится.
Внизу находится ванная комната, один из мужчин пошел в туалет. Когда он нажимает на смыв – кажется, что шумит водопад.
– Чертов иностранец, – говорит марокканец и поднимается, чтобы пойти в спальню. – Ну кто мочится стоя! Надо садиться!
Я выхожу во двор и кладу пчелу на вереск у забора.
В углу комнаты стоит компьютер с выходом в Интернет. Сажусь за стол, чтобы проверить письма от Мустафы. Он уехал из Сирии незадолго до меня, и почти всю поездку мы переписываемся по электронной почте. Он ждет меня на севере Англии, в Йоркшире. Именно его слова помогли мне сдвинуться с мертвой точки. «Где пчелы, там и цветы, а где цветы – там новая жизнь и надежда». Я приехал сюда только ради Мустафы. Благодаря ему мы с Афрой не останавливались, пока не добрались до Великобритании. А теперь я могу лишь пялиться на свое отражение в экране. Не хочу, чтобы Мустафа узнал, в кого я превратился. Мы наконец в одной стране, но, если встретимся, он увидит перед собой сломленного мужчину. Вряд ли Мустафа узнает меня. Я отворачиваюсь от экрана.
Жду, пока комната не опустеет, пока не уйдут все постояльцы с их иностранными языками и обычаями и не останется лишь шум машин вдалеке. Представляю себе улей, где роятся желтые пчелки: они вылетают, поднимаясь в небо, и устремляются на поиски цветов. Воображаю простирающиеся под ними землю, дороги, фонари, море.
Внезапно в саду загорается сенсорный фонарь. С того места, где я сижу – в кресле лицом к двери, – замечаю тень. Нечто маленькое и темное быстро пересекает дворик. Похоже на лису. Встаю, чтобы посмотреть, но лампочка гаснет. Прислоняюсь лбом к стеклу. Теперь я могу различить, что это существо больше лисы и оно на двух ногах. При движении свет вновь включается. Спиной ко мне стоит мальчик. Он смотрит сквозь дыру в заборе на соседний двор. Я барабаню по стеклу, но ребенок не реагирует. Нащупываю ключ на гвозде за занавеской и открываю дверь. Когда я приближаюсь к нему, он поворачивается, будто бы ждал меня, и смотрит своими черными глазищами, жаждущими ответов на все вопросы.