Шутник средней школы Уоллс-оф-Уотер снова нанес удар.
– Красиво, правда?
От неожиданности Уилла чуть не свалилась с капота. Сердце бешено заколотилось о ребра. Приглашение выпало из рук и, подхваченное ветром, понеслось в ту сторону, откуда раздался голос. Уилла повернула голову: справа, в нескольких метрах от джипа, стоял мужчина.
На нем были темные брюки, из кармана которых торчал синий галстук с «огуречным» узором. Белая рубашка намокла от пота, лоб и шею облепили русые пряди. Глаза скрывались за зеркальными очками. Приглашение легонько ударилось о грудь незнакомца и беспомощно затрепетало, напоминая бьющуюся о стекло бабочку. Снимая листок с рубашки, он устало улыбнулся, словно меньше всего на свете ему сейчас хотелось отмахиваться от летающих пригласительных билетов. Это был знак. Непонятно какой, но точно знак. Бабушка всегда так говорила, когда случалось что-то необычное, а потом приказывала Уилле постучать три раза по дереву, повернуться вокруг себя или положить на подоконник каштаны и монетки.
Незнакомец снял очки и посмотрел на Уиллу. На его лице промелькнуло странное выражение.
– Да это и правда ты.
Уилла в изумлении уставилась на него – и вдруг до нее дошло. Вот черт. Ну почему, почему ее застал здесь не кто-нибудь, а один из них? Не помня себя от унижения, девушка соскользнула с капота и запрыгнула в машину. Теперь ясно, что это был за знак: беги отсюда со всех ног и не оглядывайся.
– Постой, – донеслось до нее сквозь шум двигателя.
Ну уж нет. Уилла изо всех сил вцепилась в руль, резко сдала назад, и через мгновение ее джип исчез в облаке пыли.
Глава 2. Шепот невидимки
Пэкстон Осгуд допоздна засиделась в информационном центре, разбирая бумаги, и, когда она отправилась домой, на улице уже сгустились сумерки. Фонари вдоль дороги зажигались один за другим, и их тусклые огни мерцали во мгле, как огромные сонные светлячки. Остановившись у родительского коттеджа, Пэкстон вышла из машины. Если все сложится удачно, до заседания клуба она еще успеет искупаться.
Лишь бы только ее не заметили. Она потратила уйму времени, пытаясь спланировать ежедневные дела так, чтобы не попадаться родителям на глаза. Впервые мать с отцом раздражали, их присутствие действовало на нервы, и Пэкстон не понимала, как ей следует себя вести. Еще недавно она вполне мирно уживалась с ними под одной крышей. Ее «сестры» по студенческому сообществу в Тулейн-ском университете, на встречи с которыми Пэкстон регулярно летала в Новый Орлеан, всегда удивлялись, почему она до сих пор не съехала. Подруги никак не могли взять в толк, зачем после выпуска Пэкстон вообще вернулась в отчий дом, ведь она могла позволить себе любое жилье – с такими-то деньгами. Пэкстон не знала, что им ответить. Она всем сердцем любила Уоллс-оф-Уотер. У них была общая история, и ей нравилось думать, что она делает для родного города что-то значимое. Здесь ее душа пела, здесь было ее, Пэкстон, место. А поскольку Колин, ее брат-близнец, вечно пропадал в командировках, причем не только по стране, но и далеко за ее пределами, Пэкстон рассудила, что будет справедливо, если хотя бы один из детей останется с родителями.
Тем не менее в прошлом году, незадолго до неумолимо приближающегося тридцатилетия, Пэкстон твердо решила жить отдельно. Ее подруга Кирсти Лемон, подрабатывающая риелтором, как раз продавала дом, который находился всего в 6,3 мили от «Ореховой рощи» – так назывался коттедж Осгудов. Кирсти лично измерила это расстояние с помощью одометра в своей машине и пыталась убедить родителей Пэкстон, что это оптимальный вариант: ничего лучше и ближе им не найти. Однако мать Пэкстон не на шутку расстроилась, ведь с отъездом дочери их несуразному, но такому уютному мирку пришел бы конец, и Пэкстон отказалась от своей затеи. Но она все равно съехала в некотором смысле: перенесла свои вещи в домик у бассейна. Не такие уж и кардинальные перемены, но ведь все большое начинается с малого.
В домике ей дышалось свободнее, но, увы, чтобы попасть в него, нужно было пройти через главное здание, а значит, неизбежно столкнуться с родителями и получить от матери очередную порцию замечаний. Та по любому поводу читала нотации, не оставляя без внимания даже продукты, которые покупала дочь, и от этого Пэкстон порой бывало так тошно, что она мечтала лишь об одном: поставить на кухонный стол большую коробку с пончиками и есть их, когда ей вздумается, не слыша упреков в свой адрес.
Она поднялась на крыльцо коттеджа. «Ореховой рощей» тот назывался потому, что вокруг, по всей огромной территории, которая принадлежала Огсвудам, росли ореховые деревья. Осенью задний двор покрывался сплошным ковром из листьев такой пронзительной желтизны, что в любое время казалось, будто за окном светит солнце. Сбитые с толку птицы не могли отличить день от ночи и пели сутками напролет, пока в изнеможении не падали на землю.