Мир был пуст. Это остро чувствовалось, как и та сила, что стояла сейчас рядом с Тирой. В легендах, что читала она, алых драконов рисовали другими, а тут стоял маг в красных одеждах, без посоха, без жезла, лицом не стар, и не молод. Только глаза выдавали многие его тысячелетия, многие эпохи, и седой, серебристый волос.
Дракон снова коснулся ее плеча, и что-то изменилось. Усталость схлынула, снег закружился белым вихрем и все исчезло.
Исчезло все и для других. Барвор, ослепленный светом, подумал, что умирает. Перед глазами пронесся весь его бой. Хардарра, потерявшись в белых вихрях, видел перед собой призрачный Этиль Арад. Лесной хозяин, один только из них, знал, что происходит. Алый дракон заплатил многое, чтобы мир не растворился в магии целиком. Он отдал время, вложил его в мир. Лесной хозяин видел, как из его сути отнялись века, и дали миру твердь, а волосы дракона из смольно-черных, превратились в белое серебро. Но этого бы не случилось без одной вещи, без жезла Тиры. Сила из него хлынула не малая, а драконица выстояла. Большего лесному хозяину увидеть не удалось. Время вернуло его на свое место. Раальдор же видел лишь мчавшиеся потоки магии, а после его охватил сон, и усыпил его сам Иллигеас.
За краткие мгновения мелькнули целые эпохи, прежде чем над ухом эльфийского короля раздался тихий шепот.
— Проснись! — сказал он, и прохладная рука потянула его за кисть.
Открыв глаза, Раальдор тут же зажмурил веки, а грудь против его воли наполнилась чем-то легким и пьянящим. Это было забытое чувство, которое сразу же подняло его на ноги. Однако попытавшись мысленно обратиться к Иллигеасу, Раальдор натолкнулся на стену. Увидев его смятение, тот улыбнулся.
— Мы еще не в Высшем Мире, — объяснил он. — Мы между мирами. Халдрагар родился заново, и алый дракон-создатель желает присоединить его к Высшему Миру. Конечно, его надо восстановить для начала. Битва слишком потрепала его…
— Междумирье… — Раальдор сел на большой кушетке и обхватил голову руками. — Мне стыдно за свои воспоминания. Низший мир слишком изменил меня, я совсем забыл о том, кто я в Высшем Мире. Простишь мне мои высказывания?
Иллигеас склонил голову набок. Тут он имел иной вид, почти свой истинный, на первый взгляд мало отличимый от предыдущего, если бы не тело. Оно состояло из энергии. По жилам текла не привычная кровь, а иная субстанция, и чувствовало оно все по-иному. Иллигеас будто светился изнутри, и свет этот был мягким и чистым.
— Мне тебя не за что прощать. Я знаю, что миры меняют сознание, — сказал он.
— Благодарю… — Раальдор встал и пожал ему руку, отчего та засветилась. — Мы из одного мира…
Он вспомнил и это приветствие. В Высшем Мире, для их обитателей, это означало многое. Рожденные в одном мире, чувствовали его, как свое собственное тело.
Вздохнув всей грудью, Раальдор вышел из белого шатра. Прямо над его головой горели яркие звезды и купола других миров. Здесь гулял особый ветер, а босые ноги чувствовали прохладный камень тропы Междумирья, который искрился и переливался мягким светом. Закинув руки за голову, Раальдор подставил лицо магическим потокам. Как же давно он не ощущал этого тела, настоящего, не зависящего от пищи, не истекающего кровью от ран. Он стоял между мирами, на великом распутье, и не мог налюбоваться, лишь потом, вспомнив об остальных, о тех, кто сражался с ним в последнем бою.
Словно в ответ на его мысли, из другого шатра вышел босой гном, растерянно озираясь по сторонам.
— Эй! — зычно гаркнул он, и тут же перешел на тихий шепот. — Где мы? Где все?!
Его глаза искали хоть что-то знакомое, и наткнулись на Раальдора. Борода гнома встопорщилась, взгляд выразил облегчение, но сделав следующий шаг, Барвор замер, и стал ощупывать себя.
— Ты в пространстве между мирами, на тропе, — сказал эльфийский король. — Не стоит бояться! Это тело твое истинное, настоящее, без крови, без хрупких костей. Это энергия. У каждого своя, но вместе единая…
— Нет костей?! — Барвор с опаской схватил себя за руку. — Но моя рука…как и прежде рука и я не выгляжу призраком! Что за чары?!
— Ты привыкнешь! — Раальдор улыбнулся и похлопал его по плечу. — Энергия имеет и твердость и мягкость.
— Он сам все познает, — сказал Иллигеас.
За его спиной возник арт, только что очнувшийся ото сна. Новое тело поразило и его. На гладкой коже, сотканной из энергии, не было шрамов, не болели раны, и тело за один вздох наполнилось чем-то легким. Из одежды, как и на всех остальных, на нем была длинная рубаха из странной материи, а за спиной развивались белые волосы, не собранные, как прежде, ремешком.