– Не благодарите, – сказал рыбоголовый скиарл, носивший, как это ни странно для его расы, увеличительные стёкла в стальной оправе, которые держались на кожаном ремне, руки и торс его были обмотаны тяжелой цепью, а из рукавов высовывались кончики лезвий, – кстати, меня зовут Хьерген, местный оружейник, создаю оружие, проектирую, чиню, делаю все, что могу.
– В основном он его просто латает, – усмехнулся бородатый человек с топором.
Он действительно выглядел, как старик, причем, не любящий за собой ухаживать. Борода его была спутанной, в ней виднелись какие-то крошки или даже насекомые, на лысине его уже проступили пятна запекшейся крови, что еще больше старило этого человека, если не считать морщинистого лица и щербатости. Многих зубов ему недоставало, а те, что еще имелись, были кривыми и практически гнилыми.
– Неправда, – отрезала Юкиара, – у нашего друга Хьергена много прорывных идей вертится в голове, но он жертвует временем для их реализации, чтобы подсобить нам в нуждах. А это… – она провела рукой в сторону мужчины, но он ее быстро осек.
– Я и сам в состоянии представиться, девочка, – он закашлялся, снова хлебнул пива из деревянной кружки, вытерся рукавом и продолжил, – Краух Гримбла я. Родом с Севера, нетрудно догадаться, что по крови – северянин. Воевал я в девяностые годы на стороне своего народа и вождя-освободителя, о чем ни секунды не жалел и не жалею.
Монахиня, скромно покачала головой, не проронив не слова, когда человек в красной бандане предложил ей оставшуюся куриную ножку.
– На мой взгляд, жалеть есть о чем. Когда братья идут друг на друга с оружием, когда по воле Арая Илгериаса им завещано жить на одной земле, в одной стране – это против Бога.
– Замыслы Бога не понять нам, простым смертным, преподобная, – ответил Шаабан, помешивая суп деревянной ложкой. Возможно, Северная война и замыслы короля северян Грора Свободолюбца сепарироваться от Союза – благая цель для их народа и входит в планы Арая Илгериаса. В Книге Трёх Миров сказано, что всем живым существам быть братьями и сестрами положено. Но когда Аргоя фактически делает своим протекторатом Клирию и Север – это прямое нарушение заветов. У нас в эти лихие годы на юге тоже было освободительное движение.
– И ты в нем участвовал, – не спросил, а констатировал факт Гримбла.
– По глупости, брат мой бледнолицый, – улыбнулся Шаабан, – мир победит любую войну, это я понял, когда принял сан и монашество.
Арстель и Хельд переглянулись – они оба поняли, что этот клириец отнюдь не всегда был монахом и твердил всюду богословские проповеди. Судя по обилию кинжалов и метательных ножей у него на поясе и перевязной ленте, у этого человека могло быть весьма темное прошлое.
– О, Шаабан! – с набитым кашей ртом крикнула Юкиара, – теперь твоя очередь. Расскажи о себе людям.
Монах развел руками и снова загадочно улыбнулся.
– Я все уже рассказал. Было время, я был молод, по глупости пошел не тем путем. Я видел войну, слезы, страдания, смерть. Видел алчность, ненависть, ярость. Сам порой отдавался этим низменным чувствам. Но вера и милость Арая Илгериаса помогли мне прозреть и увидеть луч света в кромешной тьме.
– Вот это умение! – прыснул Мурвак, успевший подойти к ближайшему столу, уставленному горшками, в которых остывало жаркое, – сказать столько и ничего не сказать. Тоже мне, умник нашелся.
Ему не ответили, одна Юкиара бросила быстрый взгляд в сторону этого человека, но тут же переключилась на своих собеседников.
– А я из Энроса, – сказал Шойрил, с любовью во взгляде погладив свой лук, – Шойрил, как я уже вам говорил. Я был слишком мал, чтобы участвовать в последних войнах, но тоже кое-что видел. Перебрался в Аргою, меня, как и всех, слегка помотала жизнь, и вот я здесь. Остальное за меня скажет мой лук.
– Брок, – шутливо помахал рукой прибывшим селянам тот, что держал при себе парные мечи, – что могу сказать о себе? Я вольная птица. Небо – мой дом, трава – ковер, а палатка – вместо роскошного поместья.
– Если сказать по правде, то он самый большой бездельник и шалопай, каких только можно найти, – сказала Юкиара, – но мы его все равно любим.
Арстель снова невольно улыбнулся, глядя, как эти люди общаются между собой. Его притягивало, словно насекомое – к источнику света, то, как эти люди принимают других такими, какие они есть, как относятся друг к другу. У него возникло смутное желание не возвращаться в деревню сразу, а, может быть, пожить с ними, если разрешат, хотя бы сутки. На Юкиару глядеть ему было приятнее всего, его словно пронизывало живительным светом от одного ее присутствия и жизнерадостности.