Память послушно откликнулась: речной берег, торчащая из дорожного мешка голова «гусеницы» с гребнем-топором и тонкая палочка, выводящая на песке слова – с виду бессмысленные, но исполненные тайной силы...
«А, правда, почему не сказал?.. Да как-то и не подумал об том! Ну и ладно, все равно Аунк предупреждал: только в самом крайнем случае! А здесь какой же крайний случай? Поплясал немного, как в Поединке Мастерства. У меня в жизни было и похуже кое-что. Два раза...»
Улыбка сползла с лица. Орешек закусил губу. Много всяческих передряг он пережил и выбросил из головы, а от этих воспоминаний никак не мог избавиться.
В детстве хозяин пригрозил его продать. До сих пор больно, когда встает в памяти потрясенный мальчишка, вокруг которого рушится мир. Хозяина давно рядом нет, да и понимаешь теперь, что никому бы он тебя не продал, просто припугнул под горячую руку. А память о пережитом ужасе жжет, как незаживший шрам на душе.
Зато второй случай... тут уж не только на душе шрамы остались. И не в том дело, что в Бездну заглянуть пришлось, это бы ничего: выжил – и хвала богам! Нет, все вместе сплелось: и страх смерти, и унижение, и лютая боль, и полная беспомощность, бессилие перед чужой волей. За всю жизнь он ни разу так не чувствовал себя рабом, как в тот проклятый аршмирский полдень...
Вей-о-о! Хватит над собой издеваться! Два года с тех пор прошло, а он все пережевывает свое страдание, как корова жвачку...
Кстати, о жвачке – пожрать бы чего-нибудь! Ну-ка, пороемся в памяти: что в этом неприятном лесу можно найти такого, чем точно не отравишься? Про грибы лучше забыть, ветки глодать неинтересно... тогда что? Пра-авильно, щавель! Известно, как он выглядит и каков на вкус. Остается мелочь – найти его. Кажется, растет на открытых полянах, под солнышком... или это говорилось про дикий лук?
Бродяга сделал несколько шагов по прогалине – и остановился. Мысли о еде вылетели из головы. За деревьями виднелось нечто большое, фиолетовое – цвет для лесной чащи совершенно неожиданный.
Осторожно, с тревогой в сердце двинулся Орешек меж стволами. Подлеска тут почти не было, и парень издали сумел рассмотреть стену большого шатра.
«Вот ты и вышел к людям, приятель. Прими поздравления. Дальше что?»
Орешек залег под берегом ручья и стал выжидать. Тишина. Листва, конечно, шуршит, но ни звука голосов, ни ржания лошадей, ни звяканья котелков и прочей дорожной утвари... даже дымом не тянет, хотя ветерок как раз в его сторону...
Наконец парень не выдержал, осторожно двинулся к загадочной стоянке. И сразу понял, что произошло здесь ночью. Да и что ж тут не понять? Фиолетовый шатер, принадлежавший, видимо, богатому купцу, остался цел, но навес из ветвей, под которым, вероятно, ночевала охрана, опрокинут и смят. Поляна истоптана сапогами и копытами, у входа в шатер земля побурела от крови, а на холодной золе кострища – Орешка даже передернуло от омерзения – четко отпечатался след огромной босой ступни с перепонками меж пальцев.
Уже не таясь, разбойник обошел стоянку. Ну ладно, лошади разбежались... а где тюки с товарами? Тоже разбежались? Говорят, что Подгорных Людоедов вещи не интересуют, только жратва... Может, потом сюда заглянули люди... ну... вроде него, Орешка... и помогли товару разбежаться? А может быть (при этой мысли парень просиял), купец вез что-то небольшое, но ценное – скажем, золото и камешки? Что, если сокровище отдыхает в шатре и дожидается заботливых рук Орешка?
Солнце скрылось в набежавших облаках, верхушки деревьев запели очень неприятную песню. Парень поежился и нырнул в шатер.
Хорошо путешествовал купец! С удобствами! Ложе из шкуры черного медведя, два светильника, тонкой работы плетеный дорожный сундучок, даже небольшое серебряное зеркало. Заглянув в него, Орешек узрел заросшую щетиной, искусанную комарами морду. М-да, в таком гриме хорошо играть пирата, злодея-мятежника... или разбойника, каковым он, кстати, и является. А ведь в театре его приучили следить за своей внешностью!
Вздохнув, парень продолжил осмотр. Рядом с ложем – аккуратно сложенная одежда. Господин уже изволил отойти ко сну, когда эти невоспитанные Людоеды его побеспокоили.
Шевельнулось сомнение: а купец ли то был? Торговцы – народ тертый, привыкший к неожиданностям. Они на ночь не раздеваются. И зеркала с собой не таскают.
Додумывал Орешек эту мысль, уже расстегивая свой пояс и ныряя в рубаху. Нежная, светлая, из льняного полотна, она тонко благоухала ландышами. Ой, не торговец ее носил! Может, владелец ближайшего замка решил развлечься охотой? Ну да, с двумя-то светильниками, с зеркалом?.. Нет, все-таки купец, изнеженный мальчик из богатого Рода, впервые отправившийся в дальнюю дорогу, не успевший набраться опыта – теперь уже и не наберется, бедняга. Но рубаха – это здорово! Даже солнцу и ветру Орешек стыдился показывать свою исполосованную спину.