Выкатился наружу. Кинул шустряки по сторонам и резкий взгляд вверх, на распахнутое окно третьего этажа, за подсказкой. Тот, что остался, замахал мацалкой, дескать, жми за угол, за угол жми, лови за углом. И исчез – двинул на подмогу.
Первый метнулся за угол и тут же застыл как вкопанный. Потому что преследуемый гаврик уже никуда не спешил. Преследуемый – мужичонка среднего роста и лет около тридцати пяти – сорока – мерз на месте, задрав лапки вверх. Ясен перец, преследуемый, соскакивая с топчана, так торопился, что забыл пальто. А метрах в пяти перед преследуемым притопывал ножками, но бодро целился из пистолетика тип, как родной брат похожий на подоспевшего: рожа звериная, упакованные в кожу плечи бугрятся качковыми холмами, и даже на ходулях – вечные «казаки».
Тогда подоспевший, оставив волыну в кармане и не дожидаясь третьего братана, сделал три глубоких вдоха-выдоха и почапал к бегуну на короткие дистанции. Обошел, давя припорошившие землю хрусткие снежинки, по кругу. Выщелкнул лезвие выкиду-хи и от манжета до плеча распорол у жертвы нужный рукав пиджачка вместе с рубанжой. Наколочка на искомом месте присутствовала, хорошо различимая в лимонном свете уличных фонарей. Саламандра, впившаяся ножовочными зубками в личный чешуйчатый хвост. Только за совсем другой наколочкой охотились трое братков. Совсем другая картинка могла вернуть печать радости на эти угрюмые разъевшиеся рожи.
Бегун за потраченное усердие тут же получил под ложечку и по зубам. И благополучно слег в не успевшую замерзнуть лужу.
А двое со звериными рожами уже про него забыли. Дождались отсапывающегося третьего, забрались в натопленную «бээмвуху» и умчались дальше шерстить скользкие точки по городу. Искать до победного конца. Сегодня была их ночь.
Эти двое были обмундированы не в кожу, а в длиннополый кашемир. На слившихся с затылками шеях под расстегнутыми нараспашку шикарными пальто телепались пестрые шелковые шарфики. В остальном эти двое мало чем отличались от прочих, рыщущих по городу этой ночью охотников за вознаграждением. Такие же кактусовые стрижки, пудовые кувалдометры, такой же замораживающий взгляд из-под низких лбов. Шут их знает, почему эти двое не сбросили кашемир в гардеробе еще на первом этаже. Они выгребли из лифта и остановились перед охранником, вооруженным металлоис-кателем и какой-то несолидной газовой пукалкой в застегнутой кобуре.
– Здесь фотомодели пляшут? – угрюмо пробасил левый.
– Здесь. Ваши пригласительные билеты? – слегонца поднапрягся секьюрити. При появлении этих двоих узел галстука еще сильнее врезался ему в кадык.
Правый недобро ухмыльнулся и протянул охраннику мобилу и визитную карточку:
– Хочешь, побазарь с воеводой.
Секьюрити облизал визитку шустрыми глазками и посторонился. Типа, зачем важных людей по такому пустяку беспокоить? Обмахивать еле втискивающихся в дверь гоблинов миноискателем он тоже не стал. На входе в отель их уже должны были проверить. А что, ему больше всех надо?
Мордовороты солидно, не спеша и даже с детским любопытством озираясь, протопали сквозь вытянутый, заставленный барной стойкой, столиками, пуфиками и фикусами зал. За стойкой дремал черно-белый бармен, на столиках сохли объедки и из фужеров испарялось недопитое манерное пойло. У окна косяк журналистов обгладывал личную жизнь расфуфыренного бархатом пузатенького модельера-гомика. И, в общем, ежу было понятно, что светская жизнь отсюда уже свалила в соседний зал, где на подиуме и творился показ мод.
На входе в соседний зал пара распалась. Правый, вдоль спин усаженных на концертные стулья зрителей; прошагал в угол, где и подпер стену. Левый, с видом имеющего на это право авторитетного гражданина, взошел на подиум и задвинулся за левую кулису. Он только на секунду угодил в край овальной серебристой лужи софитного света, зрители шушукались в темноте. Его рожу никто не рассмотрел, на него почти не обратили внимания, потому как зрители обсуждали шмотки на вихляво разгуливающих по подиуму стройненьких мальчишечках.
Узкие в бедрах и расклешенные от колена оранжевые брючки, двубортный очень узкий в плечах темно-синий костюмчик в тонкую белую полоску, джинсики серого денима. И тьфу, какая погань, шорты-трусики! Лиловая приталенная футболочка с пляшущими по пузу человечками, белоснежная, расстегнутая до мотни сорочка с широкими манжетами и воротником, а под ней такая срань, что мать его – вытатуированные листочки, цветочки и ягодки. И это на торсе здорового двадцатилетнего, типа Алена Делона!
Засевшему за кулису битюгу не подфартило и с тылу. Там его презрительно обфыркали переодевающиеся в душной тесноте полуголые девицы. Каждой он по росту в пупок дышал, каждую задушил бы со смаком собственными мослами, не будь у него делов поважнее.
– Какой невежливый мужчинка, – в никуда аукнула одна блондинка, без смущения освобождая от приплясывающих сисек люминесцирующий бюстгальтер.
– Надо позвать охрану, – вяло поддакнула вторая блондинка, так и сяк прилаживая парик.
– Мои галифе никто не видел? – втискивалась в теснейшую майку третья блондинка.
– Спроси у этого дядьки, может, он – фетишист? – разделалась с париком вторая и принялась попадать длинной, будто ствол снайперской винтовки, ножкой во что-то ажурное и прозрачное.
От манекенщиц одуряюще перло кислыми духами. Где-то рядом колонка сюрчала в зал такой же кислой музычкой. Битюг прел в кашемировом пальто и, казалось, совершенно не слышал покалывающих его спину девичьих оскорбушек. И он не спешил вытаскивать из кармана черно-белую листовку «Голосуйте за…» с портретом, он уже вызубрил застигнутую там личность назубок.
Приторная музычка захлебнулась.
– А сейчас, – загудел микрофон, – свою коллекцию женских клубных нарядов представит молодой модельер Олег Соломенко!
Модельные мальчишечки гуськом, расшаркиваясь, убрались за противоположную кулису подиума.
– Ну же, сервант, отвали с прохода, – несмело постучала костяшками пальцев в кашемировую спину та, что при парике.
Но «сервант» не отвалил. А тот битюг, что подпирал стену, – ляпнул пятерней по выключателю, будто муху бьет, и под потолком вспыхнули помпезные люстры фраерского хрусталя. В зале оторопело затрясли чубами и серьгами. В зале сонно промаргивались богемные бобры и суслики. Высунув мурло из-за кулисы, щурясь на режущий свет, «сервант» спешно стал отщелкивать глазами одно потеющее в зале лицо за другим. А потеющие в зале персоны продолжали недоуменно вертеть головами. Типа, непонятка.
Так продолжалось секунд десять. Уже из-за центрового столика организаторов шоу какой-то прыткий молодой человек заспешил к врубившему верхний свет гоблину с лозунгом «Что вы себе позволяете?». Но держащий лапу на пульсе выключателя детина не дал юноше всласть повозмущаться и нарваться на кулак. Уловив микронный кивок от напарника со сцены, детина вырубил свет и без суеты и спешки отчалил обратной дорогой.
Ропот со стульев его не касался. С напарником он пересекся в предыдущем зале, где бармен по-прежнему дремал по стойке «смирно», но две официантки уже сгребали объедки на подносы.
– Куда теперь? – рассеяно теребя в кармане черно-белую предвыборную листовку, спросил тот, который имел удовольствие пообщаться с фотомоделями.
– В «Талеон», – сверился со списком подельник и на ходу стал огрызком карандаша вычеркивать из шпаргалки гостиницу «Европейская».
– Ты че? Здесь же по этажам кабаков еще не меньше трех непрочесанных!
И эти двое, в кашемире, и те трое, которые шерстили скромный публичный дом, по понятиям были так себе – загонщики, шелупонь, осадки на грядке. Поставившие на везуху охотники за вознаграждением. Каким-нибудь боком прослышав, что за голову еще вчера очень важного человека нынче сулят крутые бабки, несколько таких командочек ринулось полосовать ночь. Они опирались на зыбкие слухи и смутные приметы, и результата от этих Тимуров всерьез никто не ждал. Но и тормозить отморозков никто не спешил. В жизни всегда есть место халяве.