Он выпускал бред с такой, серьезной миной, что еще и от этого Петра Михайловича закоротило на растерянности.
– Всю икорочку успел умять, во жрун! – расстроено заметил бык по левую апаксинскую руку.
Ну нет, довольно! Это безобразие требовалось немедленно прекращать. Апаксин решил кричать в полный голос, звать охрану, будь что будет, он человек видный, в городе известный, пусть попробуют…
В бок уперся пистолетный ствол.
– Не дрыгайся, спортсмен, не на трибуне…
– Опять гаишник тормозит, чтоб он сдохнул, паразит! – пропел вензелевская торпеда Пятак.
– Чего ты радуешься, идиот?! – разозлился подельник Стакан. – И так опаздываем.
– А если рвануть? – Пятаку было легко советовать, по инвалидности руки не он вел машину и не ему права на кон ставить.
– Чтоб хвост за собой притащить! Офуел? – И Стакан прижал «ауди» к обочине.
– Почему превышаем? – козырнув, гибэдэдэшник задал обычный бессмысленный вопрос.
– Виноваты, командир. – Пятак просунул в окно две российские сотенные, чтоб безпроволочек решить проблему. – На свадьбу опаздываем. Друг женится.
– Мне?! Взятку?! – побагровел сержант. – Выйти из машины! Приготовить документы!
Пятак и Стакан изумленно переглянулись – что-то новое происходило на русских народных дорогах. Потом они посмотрели вокруг. Мент был один, не считая его мотоцикла, и другим ментам вроде бы негде спрятаться поблизости. Стакан выразительно подмигнул Пятаку, мол, может, отвесить менту щелбан и ехать себе дальше?
Короче, и эти двое бравых вензелевских торпед опоздали к воротам «Углов». Вензель пока не знал, что Шрам надумает запереться в «Углах», зато знал, что некий гражданин Апаксин может кой-чего подсказать Шраму насчет заветных списков. Но спортивный барыга будто сквозь пальцы проскользнул у Вензеля, зато достался Шраму целым и невредимым.
А вот откуда Вензель пронюхал фишку про Апаксина, совсем другая история.
Глава одиннадцатая
МОЙ ДОМ – ТЮРЬМА
Счастье привалило в виде кругленького пожилого человечка в кремовой рубашке и «бабочке». Счастье представилось адвокатом Бескутиным, которому поручено вести их дела не за страх, а на совесть. Адвокат, человек с добрым лицом и плутоватыми глазами (впрочем, глубоко упрятанными в морщины), объяснил поочередно обоим клиентам СИЗО, какой великолепной стороной для них выворачивается жизнь.
– …Всего-то мне нужны ваши подписи. И завтра же, завтра вы выйдете на волю. Они, – на этом слове, со значением качнув головой сначала вбок потом наверх, адвокат Бескутин скривился от омерзения, – ничего не смогут поделать. Куда им? Считайте себя свободными, господа! – От адвоката пахло таким дорогим одеколоном, что гражданин Лодун побрезговал бы пить.
Гражданин Клязьмин, как более ответственный, на одеколон не морщился. Он морщился на адвоката в целом. Подследственные по ту сторону стола переглянулись, словно пытаясь выяснить друг у друга, за что им таким счастьем по голове?
Первому, попавшемуся на очистке коридора коммуналки от шуб. курток и вишневого варенья, повязанному силами жильцов возле туго набитых спортивных сумок, Бескутин открыл, как все было на самом деле. А именно: гражданин Гурьянов, жилец пострадавшей коммуналки, попросил гражданина Лодуна, ныне жильца СИЗО «Углы», принести ему необходимые вещи по адресу, по которому прописана разливуха «Огонек». Сам Гурьянов – человек пьющий, поэтому, во-первых, самостоятельно за вещами сходить не мог, во-вторых, плохо растолковал новому приятелю Лодуну, где лежат потребовавшиеся вещи и как они выглядят. Растолковал-то плохо, а ключ от квартиры дал. Доказательства злого умысла, то есть продажи вещей, в деяниях Лодуна отсутствуют. Значит, никто ни у кого не воровал, просто ошибочка вышла. Дело следует закрыть ввиду отсутствия судебной перспективы.
Потом адвокат Бескутин напомнил второму гражданину, ногтем царапающему стол в комнате свиданий, его печальную историю. Гражданин Клязьмин раскурочил помещение секты «Семья последнего дня». Тяжелым тупым предметом вскрыл дверь, нанес телесные повреждения средней тяжести охраннику, тибетскому гуру и отдельным братьям и сестрам. Высадил факсом окно, компьютерами забросал пол, справил малую физиологическую потребность на диван, а большую – на символическое изображение последнего солнечного заката. Кто спорит? Так и было.
Но почему гражданин Клязьмин совершал деяния, что им двигало? А виной всему ВНУШЕНИЕ, некая разновидность гипноза, воздействию которого подвергся гражданин Клязьмин со стороны секты. Из-за того же внушения люди вступали в секту, переписывали на ее имя квартиры и дачи и отдавали последние сбережения. Но на Клязь-мина гипноз подействовал обратным, отторгающим образом, то есть погружающим в состояние аффекта. Вот заключение психиатра, где феномен подробно разбирается в самых научных выражениях.
Адвокат сопровождал молотьбу языком доставанием из пупырчатого, желтокожего портфеля разных бумаженций. И в конце своих рассказов пододвинул к подзащитным листки, на которых тем требовалось подписаться.
– Э! – отшатнулся от листка гражданин Клязьмин. – Чего, суда не будет? Так не пойдет!
– То есть как?! – от искреннего изумления, казалось, вот-вот захлопает крыльями концертная «бабочка» на шее адвоката.
Гражданин Клязьмин по кличке Зубило нервно дергал куцую бороденку, ковырял в ухе, похоже, и сам пока не понимая, почему не пойдет.
– А вот почему! – Он перестал донимать бороденку. – Хочу, чтоб знали! Честные люди кругом знали. Как гады их дурят. Врут про последний день, чтоб капусты себе нашинковать.
Бескутин слушал терпеливо, только чуть подальше отъехал на стуле, чтоб не забрызгало слюной. Клязьмин заводился постепенно, будто движок антикварного «Запорожца» на морозе.
– Я им, иродам, показал Последний день! Ага, не понравилось?! Вот и значит, что туфту варганят! Пусть православные… пусть христиане проведают, как их изводят. Пресса пусть пропишет…
– Ничего у вас не получится, уважаемый, – тведо, как ставят печать, сказал Бескутин, заслонив щеки бактерицидным носовым платком. – Они же тоже не дураки, потребуют закрытого суда. Им тоже негативная огласка ни к чему.
– А я в суд пойду. Все, без базара. Пусть страна знает.
– Смешной человек, правда? – Адвокат повернулся ко второму – гражданину напротив. – На волю не хочет.
– Я тоже не хочу, – сообщил гражданин Лодун, потеющий от напряжения мысли, потеющий, как кондиционер отечественного производства.
– А вы почему, уважаемый? – Бескутин прикрывал сморкалкой нос, чтоб не дышать с клиентами одной атмосферой.
– Почему? Я тебе, жук бумажный, скажу, почему. – Лодун злобно проскрежетал остатками зубов. – Ты жируешь на зеленых бобах. Водку лакаешь и тискаешь баб, сколько влезет. Ты без хавки не кис. Без дому не кантовался. По помойкам не летал. На теплотрассах не дрых. Короче, зиму я решил в тюряге зимовать. Тепло и кормят. И не лезь со своими отмазками.
– Ну-ну, разве мало мест, где можно провести зиму без туберкулеза и баланды? – Адвокат благоухал одеколоном, загораживался носовым платком и отъезжал на стуле за черту риска. – На юг податься. Или на север, на заработки, там опять люди нужны. Можно, – толстяк из-под платка указал подбородком на гражданина Клязьмина, – в какую-нибудь секту пристроиться. – Тут адвокат чуть не сверзся со стула. Прокашлялся и вдумчиво отодвинул его подальше от клиентов.
– Не знаю, чего там на севере, а в тюрьме зимовал, привычно. Все, хорэ, командир, завязывай толковище, скидавай дела прокурору. Я, кстати, тебя вообще не звал.
– Ну да, ну да, – покивал Бескутин. – Вы же оба москвичи. От наших дел далеки. Так вот, господа. Вышло негласное распоряжение НАШЕГО губернатора – освобождать следственные изоляторы от лишних людей. Пересматриваются все дела. Этим обязывают заниматься лучших адвокатов. – Жало указательного пальца повернулось к своему хозяину. – Так что, хотите вы того или нет, подпишете или нет, пойдете оба на свободу. Выпихнем! Ясно?..