– Точняк! Расчухал! – На радостях Багор выхватил баксовый полтинник и пихнул обалдевшему фонарщику. – Заслужил, собака!
– А ты знаешь код? – вмешался в радость Багра Ридикюль.
– Куда? Я не знаю. Ну не освоил, не освоил! Я ж по другой специальности. Ну блин, один из корефанов переведет. Точняк, он на программке, будто на карточной рубашке, шулерской знак семафорит!
Случись над зрительным залом, среди осветительных фонарей Володька Шарапов, вырви он у Багра блокнот, истерзанный ношением и листанием, обязательно подивился бы: «Одни номера, а фамилии где?». И фиг бы допетрил Володенька – «где».
– Цыпе брякну, – плюнув на пальцы, зашуршал страницами Багор,
Багровский блокнот только частнику Шерлоку Холмсу под силу. К примеру, Цыпин номер посажен на левой половине разворота (значит, кент правильный, из блатных), попал в первые двадцать страниц (имел ходку). В начале строчки номер статьи. Или номера статей. Воровская профессия Цыпы запрятана в нарисованной кошачьей морде – карточный катала. А перед телефонным номером буква «Ц», наводящая память на кликуху. Три первые цифры накарябаны нормалем, а последние четыре записаны в обратном порядке. Короче, у мусоров фуражки сгорят от перенапряжения, попади им этот блокнотик.
– Хоть он и завязал, но пусть только в отказ намылится! Он мне за голубиную почту по жизни обязан.
– Мне в туалет надо, – взмолился ободрившийся полтинником фонарщик.
– А мне не надо? – Под музон Чайковского Багор сосредоточенно тыкал кнопки трубы…
– …Хорошая музычка, хороший театр, что еще нужно чтобы правильно встретить Новый год? Да разве ж мы – ироды, под такую классную музычку беспредел чинить? В наших ящиках всего лишь дымовые шашки. – Умный Тарзан слупил, что театральный работяга, углядев в ящиках зеленые продолговатые банки, навоображает себе бомбы, террористов и, чего доброго, распонтуется Брюсом Уиллисом. – Убедись.
Булгакин из сидячего (не шевельнуться) положения убедился. Точно, быки зачем-то желают установить вокруг сцены не фугасы, а обыкновенные дымовухи. Они что, начали праздновать раньше нас?!
– Мы попугаем немножко и отвалим, – попытался растянуть на харе добрую улыбку Тарзан. – Нам просто заказала переполох конкурирующая фирма. И тебе двести баксов отвалим. С мужиками праздник всполоснете.
Монтер сцены, хоть и думал до головных колик, чего бы отчебучить, чтобы завлечь в Мариинку милицию, эфэсбэшников и телевидение, но откалывать привязанным к стулу смертельные номера не стремился. Булгакин не обольщался – никто не сцапает за рукав разгуливающих за кулисами чудозвонов: «А ты кто будешь, брильянтовый? Ну-ка раскрывай документ! А ну-ка выверни карманы!».
В Мариинке ишачила прорва разномастного народа, который друг с другом не пересекался. Балерины не интересовались глубиной души простых трудяг театральной механики, певичкам было глубоко накакать на внутренний мир пролетариев закулисья, режиссеры вообще проходили сквозь монтеров. А тут ведь еще додумались под Новый год состряпать солянку из опер с балетами. По сцене из «Садко», из «Шемикунчика»[16] и финал «Жизни за царя». Такая каша из физий и костюмов – Бен Ладен спокойно тренировал бы своих абреков за кулисами не привлекая внимания.
– Возьмите носы, когда попретесь шашки подкладывать, – посоветовал привязанный Булгакин. – Чтоб замаскироваться.
В углу монтерской пылились лишние носы от «Шемикунчика». Тарзан подозрительно осмотрел шемякинские поделки, призадумался, нахмурив лоб и гладя предохранитель пушки модели «Макаров».
– Ты, пожалуй, прав, приятель, – выдал наконец приплюснутый Тарзан.
«Вот и ладушки», – Булкагин не шибко, но все-таки рассчитывал на то, что эти придурки, болтающиеся в носах не в свое отделение, навлекут законное негодование, привлекут внимание, и вдруг чего…
Пасьянс из персонажей на сцене сложился не в пользу Щелкунчика. Что случилось конкретно, никто не въехал, потому что лепилось не на фене, а на балерунском языке. Но всем сразу стало Щелкунчика жалко.
– …Да, да, повторю последнее положение. Мизинец прижат, указательный на краю программки, большой оттопырен, остальные свободно. Ну что?
– Дай сюда. – Багор вырвал у Ридикюля трубу. – Цыпа, крути роликами шибче, понял? Мы тут не в дурака режемся.
– Дай мне. – Ридикюль вернул себе мобилу. – Ну чего, Цыпа, повторять по новой? Не надо? И чего? Как, как… Уверен? Других толкований быть не может? Падлой будешь?
– Дай: – Багор завладел телефоном. – Базаришь, что падлой будешь? Это я тебе обещаю, Цыпа… Обиделся.
Багор сунул Ридикюлю замолчавший сотовый.
– «Сбрасывай двойку из-под туза, я па сую». Вот как он перевел с шулерского. – Рилнкюлъ задумался, будто Алеша Попович.
– Чешуя, а не текст. Ну, туз – это Вензель, а двойка? Жорика-Долото – на крайняк, типа, валетом бы заделали, остальные – чистые шестаки…
– Вот-вот. Кажись, въезжаю, Багор. Стоп, стоп… ну да! Кажись, и для других наших пацанов наклюнулась работа.
На подготовку развода ушло столько же времени, сколько потребовалось Щелкунчику, чтоб наказать всех, кто пытался его опустить. И через сцену кривой дорожкой на Москву двинул карательный отряд польской шляхты, а при них консультантом – Иван Сусанин.
Так над операционным столом хирурги врубают свет, раз – и пока ты промаргиваешься, тебя уже режут.
Так полководец Жуков ослепил фашистских гадов в битве за Берлин.
Так ураганно врезали гигантскими солнечными зайчиками по Вензелевой ложе два юпитера и «пистолет». Причем Багор, водивший «пистолетом», еще и вращал перед ним круг с цветными стеклами, отчего вокруг Вензеля расплясался задорный дискотечный цветник. Две шестерки и Долото закрыли с трех сторон кресло пахана, выдергивая из-за пазух волыны, остальные Вензелевы братаны с ходу и на ощупь навалились на плечи Шрама, не давая сбежать.
В буркалах вензелевцев полыхало взятие Берлина в дискотечных разводах.
– Не палить! – вовремя приказал Вензель, закрывающий буркала ладошкой.
И вдруг прекратилось. Лучи – одни вернулись на сцену, другие погасли.
– Жора и Камаз! Быстро туда. Разберитесь – кто. – Несгибаемый Вензель показательно спокойно промокал батистовым платком горючие слезы. Устаканивая нервы, он потянулся грабелькой к кошачьей спине. Ничто так не помогает сердцебиению, как шерсть на спине любимого кота. Сухая ладонь не утопла в мурлыкающем шелке, а пошкрябала по подушечным пупырышкам.
– Кис-кис, – позвал авторитетный старикашка. – Жора, Жора! – поймал Долото у дверей оклик Вензеля. – А где Филидор? Глянь-ка внизу!
Ну струхнул котик, заныкался под стульчик, сейчас прихиляет к папочке, Долото выковыряет тебя из-под стульчика. Хлопая буркалами, в которых еще стояли, будто воды в омуте, слезы, Вензель глянул на подушку. На ее алой материи чернел кружок.
Дешевые эффекты любите, падлы! Вензель взял с подушки советский пятак, выкрашенный в черное. И не лень было?
– Что, батя, хвостатого сперли? Сочувствую. Небось породистый был, как лошадь, – услыхал Вензель сбоку наглый голос Шрама. – Теперь на Кондратьевском рынке ищи, папаша. В шапковых рядах…
– Всем искать кота!!! – взвился вымпелом Вензель и, брызгая пеной, стал лупить шестерок тростью по плечам, локтям и башням.
Впервые Шрам видел старика в таком «не в себе». Все смешалось вокруг Вензеля: люди, программки, стулья.
И снова по шарам лазерно слепящий свет – бабах!
А когда по второму разу отслезились и проморгались шестерки, то к великому своему сожалению не нашли на положенном месте и Сергея Шрамова. Дал деру под шумок Сережка.
Связанные мужики шевелились в каптерке, грохотали ногами, пытаясь высвободиться из пут. Вслед за фанерной мельницей из «Дон Кихота» на них с молодецким звоном валились железки из «Войны и мира», забытые Михалковым-Кончаловским. По полу перекатывалась пустая тара, имеющая отношение ко всем постановкам. И не было с мужиками в эту трудную минуту их лепшего кореша Булгакина. Вынужден был потворствовать бандитским козням честный монтер.