- Здраво. Пусть решают сами, - в голосе Айланды было облегчение, но Федор вновь оставил это без внимания.
Следующий день был занят обычными приготовлениями к Совету, на котором, по традиции, обсуждались и другие дела, Айланда куда-то уехала, запретив за ней следовать, и по прошествии лет Федор этого дня не мог вспомнить вообще.
А вот день Совета он запомнил навечно, но как-то не целиком. Части этого дня врезались в память, а другие исчезли, растворились, превратились в кусочки разбитой мозаики, той, что уже не собрать.
Комната с низким сводчатым потолком, длинный стол, уставленный дорогой посудой и редкостными кушаньями и винами, члены Совета, молчаливо взирающие то на Хранителя, то на преступника.
Карл, бледный, но непреклонный:
- Я стою за интересы своего рода. Я сделал то, что считал нужным.
Федор, холодный и безжалостный:
- Ты покусился на то, что мое. Ты, живущий здесь из милости. Пустив себя в свой дом, я не спрашивал у тебя, какое преступление ты совершил, что твой род отверг тебя.
Члены совета переглянулись. Это было уже интересно.
Лич посмотрел на Алую Ведьму, та пожала плечами. Двутелые, для краткости называвшие себя просто оборотнями - Совы, Коты, Крысы, Псы, Медведи - были единодушны в своем гневе. Детеныши были священны. Альвы сидели напряженные от сдерживаемой ярости. Для них покушение на нерожденный плод было святотатством еще большим, чем для двутелых.
А тут еще и что-то новое о вампирах. Люди были не первыми, кто придумал сплетни.
- Я не буду сейчас говорить об этом, - продолжил Федор. На некоторых лицах появилось разочарование, - Но за то, что ты сделал, ты ответишь.
- Я отвечу! И вина моя будет либо доказана... либо нет. Я требую поединка.
Все посмотрели на Федора с искренним интересом. В том, что победит Хранитель, мало кто сомневался, но на хорошую схватку посмотреть хотели все.
Голос от входа в палату обжег всех, как кипяток:
- Хранителю не пристало сходиться в схватке со своими вассалами. Я буду защитником Хранителя.
Все повернулись на звук и увидели стоящую у двери леди Айланду. Она стояла в традиционных одеяниях наемного защитника - ало-бело-золотом кожаном доспехе. В руке она сжимала обнаженную саблю, украшенную на лезвии цветком сакуры.
Но через тридцать пять лет, неумолимая память дала Федору поблажку и самого поединка, смерти матери, убийства Карла и своего добровольного низложения он не увидел - все поглотила благословенная чернота.
Глава 3.
Федор сидел на кафедре, и, борясь с головной болью после вчерашней пьянки, сосредоточенно читал новый роман Фаулза, тщательно обернутый в корешок учебника «Гистология соединительных тканей». Эту суперобложку Федор сделал, еще будучи студентом. Мало у кого из педагогов хватало жестокости ругать студента, который даже на непрофильных занятиях читал гистологию. Внутрь, к счастью, никто заглянуть не удосужился за все годы, что Беляев «постигал» медицинскую мудрость. Выучившись на врача и перейдя в аспирантуру, Федор своих пристрастий не оставил. «Книжка» перешла в его научную деятельность, и мало кто из профессоров не поставил в пример своим ученикам молодого Федора Михайловича за его беспрестанную тягу к знаниям.
На самом же деле мысли Федора были далеко и от книги, и от похмелья - он обдумывал, где добыть Кузьме достойный клинок, что бы он стал помощником и добрым другом молодого ведьмака. Короткий прямой римский меч Михаила, тайно извлеченный из могилы императора Тита, и прослуживший ведьмаку почти полтора столетия, Федор собственноручно положил ему в гроб. Теперь пришло время Кузьме обзавестись настоящим оружием, и Беляев как раз раздумывал над этим. Неосознанно он что-то рисовал на листе бумаги. Посмотрев на бумагу, он увидел силуэт дракона, утопающего в цветах. Этот образ почему-то неприятно поразил доктора, словно он коснулся чего-то запретного, и тут рука врача автоматически поставила последнюю точку, нарисовав дракону на глазах бельма. Тут он вспомнил, что именно скрывал сам от себя вот уже двести пятьдесят лет.
Когда Федор получил город себе во владение и с разрешения Совета Девяти и с разрешения Петра 1, то первым делом попытался наладить отношения с местными «хранителями магии», призвав их к дружбе. Ответ, включавший помимо слов, головы троих посланцев, Федора совершенно шокировал.
Убить посланцев чужой воли, защищенных ото всяких посягательств, священных для любого бога, могли только существа вообще не имеющие никакой морали, не развитые нравственно, не могущие отличить показ силы от бессмысленного зверства. С этого момента они перестали существовать для Федора как народ, и стали просто объектом, потребляющим те же магические ресурсы, что и он, следовательно, подлежащие безоговорочному уничтожению.