Оглядев Федора с ног до головы, он удовлетворенно кивнул и посторонился, пропуская гостя в дом. Федор безмолвно кивнул и прошел в просторный коридор огромной квартиры. Теперь они оба были внутри.
Федор оглядел эту картину внутренним взором и, внутренне же, поежился - какие тонкие нюансы игры! Федор, отутюженный, в смокинге, в запонках и галстуке - одним словом, одетый, как на парад, и Хозяин в стоптанных тапочках и халате. Сразу было видно, кто к кому пришел за милостью, тут и свиты никакой не надо.
- Благодарю Вас, Повелитель, за Ваше великодушие, - церемонно сказал Федор.
- Благодарю Вас, Повелитель, за Ваш такт, - доброжелательно ответил Хозяин.
Резон был и в тех и других словах. Хозяин Теней, Девятый Демиург, был, в свое время, несомненно, фигурой гораздо более могущественной и важной, чем Хранитель. Но теперь он жил в Санкт-Петрбурге, городе, в котором полновластным хозяином был Федор.
Итак, когда Хозяин Теней прибыл в город, принадлежащий Федору, он спросил его разрешения. Разрешение было тут же дано, с благодарностью за оказанную городу честь. В последующие годы, и Хранитель Города, и Хозяин Теней старались в дела друг друга не вмешиваться, и это у них, в основном, получалось.
Сейчас Хозяин шел впереди своего гостя, а Хранитель, с чувством странной обреченности, шел за ним, разглядывая халат своего хозяина. Домашний халат, ослепительно синего цвета, расшитый египетскими и японскими иероглифами, вокруг которых летали желтые и алые китайские фениксы, вызвал у Федора некоторое deja vu.
Они пришли в просторную гостиную.
- Я сейчас принесу чай, - сказал Хозяин и ушел, оставив Федора в полном одиночестве.
Федор с интересом осматривался, понимая, что оказался в личном месте Хозяина, не резиденции, и не в специальной парадной приемной.
В гостиной было просторно - из мебели в комнате стоял только большой круглый стол с тремя стульями и большой антикварный буфет, наполненный изысканными безделушками, хрусталем, фарфором, венецианским стеклом. Все диковины, стоявшие в буфете, покрывал довольно толстый слой пыли. На полке буфета в беспорядке лежали столовые приборы, газеты, амулеты на цепочках и шнурках, страусовые перья. Стол, как остров, возвышавшийся в центре комнаты, был застелен золотистой скатертью, кое-где носившей следы употребления. Федора удивило совершенное отсутствие прислуги или женской руки, способной навести здесь порядок. Чтобы не быть невежливым, он продолжил деликатно осматриваться.
Из гостиной открытая дверь вела в большую полутемную комнату, по стенам там стояли ряды антикварных и редких книг. Заглядывать в нее слишком глубоко Федор не решился, и повернулся к двери, ожидая хозяина. Но тут в поле его зрения оказалась стена с большим мраморным камином. Над камином висел портрет Айланды, матери Федора. На портрете кисти Рубенса рыжая красавица в серовато-голубом туалете качалась на качелях над розовыми кустами.
Федор, как зачарованный подошел к портрету, впитывая в себя красоту и прелесть нежной фигуры. Его мать, изысканная и утонченная красавица, позировала многим художникам, но Федор никогда не видел этот образ. Сейчас она смотрела прямо на сына и улыбалась, но Федор понимал, что ее улыбка предназначалась не ему. Не в силах дольше смотреть на ожившую, пусть на какой-то миг, мать, Федор опустил глаза.
На каминной полке стояла открытая музыкальная шкатулка. Та самая музыкальная шкатулка, которую заводила ему мать в детстве. Это была одна из первых шкатулок, появившихся тогда Германии, стоивших по тем временам баснословных денег. Их было пять или шесть, и у каждой была своя фигурка внутри. В закрытом виде они все выглядели одинаково. Эта шкатулка была открыта. В центре ее стояла изящная одалиска в одеянии из белого и синего шелка, украшенного мельчайшими драгоценными камнями. У ее ног Фьод увидел талисман - два золотистых пера, связанных друг с другом шелковой нитью на тончайшей золотой цепочке.
В этот миг и Хозяин Теней, и симарглы, и Кузьма перестали для него существовать и он оказался в той самой комнате, где мать создала этот талисман.
Фьод, недавно научившийся летать, порхал по комнате, ловко делая виражи вокруг мамы. Она, в этот момент наполовину человек, наполовину птица, рассматривала себя в зеркало, придирчиво выбирая перо и, наконец, спросила кружившего у ее головы сына:
- Какое перышко тебе больше всего нравится?
Фьод защебетал и уселся матери на плечо. Потерся головой с золотым хохолком о ее щеку. Ему нравились все мамины перья. Но на ее плече было одно не совсем золотистое, а с тонкой алой полоской по краю. Его он любил больше всего. Даже больше великолепных в золотую и аквамариновую полоску маховых перьев и роскошных, пушистых, переливающихся всеми цветами радуги, хвостовых. Он клювом вытащил наверх то самое перо, и она засмеялась, одобряя его выбор.