Отец Сов, в свою очередь, развернул свое, изрядно сотканное полотно красноречия и так продолжалось до тех пор, пока на крыльцо не вышла Мать Сов, и презрительно оглядев мужчин, улыбнулась Федору и произнесла:
- Здравствуйте, Хранитель. Идемте в дом, пока они не заговорили Вас до смерти. Я уже накрыла стол.
Мужчины, кивнув друг другу, покорились воле женщины, и перешли в огромный главный зал.
По дороге к залу Линн, Мать Сов, пространно сетовала на то, что они не были заранее предупреждены, не успели должным образом приготовиться ко встрече такого важного гостя, и закончила свою речь словами:
- Собрали, что могли. Так что не удивляйтесь, Хранитель, на столь скудное угощение.
Федор, войдя в зал, удивился другому - как стол еще не рухнул. На просторной, как морская гладь, столешнице, накрытой настоящей камчатой скатертью, словно острова в океане, высились яства, при виде которых у Федора, равнодушного, в общем-то, к роскоши, в предвкушении наслаждений затрепетал желудок.
В центре стола, как огромный остров, возвышалась мерная стерлядь, запеченная в белом вине, украшенная белыми грибами, зеленью, кружочками лимонов и, насколько Федор помнил, фаршированная лососем. Рядом с ней, в фарватере, расположился запеченный целиком молочный поросенок с гречневой кашей и белыми грибами. С другой стороны стерляди, для симметрии, наполнял воздух ароматами поросенок галантин в соусе из слив и райских яблок.
По бокам от чудо рыбы с удобствами расположились кабаньи отбивные, с хреном и квашеной капустой, украшенные бусинами клюквы и черники, домашняя буженина с телячьей печенью, с клюквенным желе. Рядом стояло блюдо с ломтями копченой косули в винно-грибном соусе с солеными огурчиками, баранья рулька, свиная корейка, бараний бок при сыре и жареных грибах, бекон, запеченный в сливках на можжевеловых стружках. В глубоком, как залив, блюде, в огненной подливе из лесных грибов исходили паром ломти телятины с клецками. С другой стороны в таком же блюде, лежали, наваленные как поленья, разварные осетры, каждый треть метра в длину.
В двух фарфоровых супницах, на почетном месте, стояли суточные щи, томленые с копченостями, и уха с семгой, осетриной, судачком и раковыми шейками. Возле ухи стояло блюдо с расстегаями.
Вокруг снедей расположились закуски калибром помельче - мисочки с маринованными рыжиками, солеными белыми в сметане, солеными груздями, прочими солеными и маринованными грибками, ломти соленой селедочки с горячим картофелем и чесночными гренками, слабосоленая семга на блинах, копченый сиг, разварные хрящи головизны, зернистые осетровая и лососевая икра, соленые огурчики, помидорки, квашенная капуста, моченые яблоки, редька, хрен, соусы, золотистая картошечка в укропе. Среди всего этого великолепия гордо возвышались самонастояные наливки - вишневая, черносмородиновая, малиновая, черничная.
Федор прошел к предложенному ему почетному месту, и с комфортом уселся, приготовившись подвергнуться гостеприимству Сов. Следом за ним за стол уселись Отец, Мать, их прямые потомки и прочие приглашенные, числом ни много, ни мало, а ровно девяносто.
Часа через три неспешного пиршества и неторопливых бесед, роскошный стол стал напоминать поле проигранной битвы - пустые миски и блюда сиротливо стояли на столе, полные костей, от осетров остались головки, от расстегаев - крошки, от мяса - подливки. Федор и Хоген, как наиболее выносливые, доедали кабаньи отбивные, заедая их остатками грибов и капусты. Все остальные есть уже не могли, а лишь с уважением глядели на патриархов.
И вот, наконец, на столе ничего не осталось. Федор встал и, не говоря ни слова, низко поклонился Матери. Затем выпрямился и, сдержав желание сладко потянуться, мысленно распушил разноцветные перья на хвосте и разразился пространной речью, из которой ясно следовало, что за все шестьсот восемьдесят лет в облике феникса и триста тридцать в человеческом обличье никто и никогда не накормил его так вкусно, сытно, изысканно и с такой добротой. Речь его изобиловала красочными подробностями ощущений, какие он испытывал, пока наслаждался яствами, мыслями, что пришли ему в голову за едой, и высокохудожественными образами, что возникли перед его внутренним зрением, пока он сидел за столом (мысли и образы были, разумеется, о мастерстве приготовления деликатесов).
Совы, мудрые и хитрые птицы, внимательно слушали песни Феникса и кивали головами - не прогадали, что пришли. На сороковой минуте благодарственной речи Федор понял, что иссяк и, чтобы не повторяться, закруглил свое выступление специально приготовленными для этого словами благодарности, еще раз поклонившись Матери Сов.