Хранитель
Пожилая женщина проснулась, как обычно - рано, с особым внутренним ощущением неясного волнения. Оно ясно давало ей понять, что сегодня должно произойти что-то особенное, важное. Вероятно, то, чего она ждала все последние годы. Сегодня ей не будет нужно мучаться вопросом – когда? Когда это слабое тело прекратит её тяготить? И в душе поселилась какая-то сумасшедшая ясность. Ничем не объяснимый покой. Определенность – это как раз по ней, по ее характеру. Не страдать от неизвестности, а с достоинством принять неизбежное.
Она смотрела на светло-серое парижское небо, дышавшее за занавесками, и совершенно ни о чем не думала - будто находилась в странном оцепенении. Пожилая женщина еще несколько минут лежала совершенно без движения.
Ее жизнь была долгой. Ее сын счастлив в своём поместье. Там, в Мексике, вместе с детьми и красавицей–женой он будет счастлив. Да, именно там: в месте, с которым у нее связано столько светлых и счастливых дней. И ему совершенно ни к чему делить с ней остатки ее старости среди старых вещей фамильного особняка в Париже.
Она осталась здесь сознательно. Город смерти должен был рано или поздно принять и ее саму.
Элизабет встала с постели, дернула за шнурок, по лестнице зашуршали шаги. Одевание, сборы на обычную прогулку. Ее расписание не изменится и сегодня. Нежаркий сентябрьский день, лёгкая дымка над городом, запах... так пахнет предчувствием осеннего дождя.
Старая женщина неспешно шагала по мостовой. Маршрут был проверен годами. За последние несколько десятков лет ее утро не менялось. Все близкие привыкли к этому. Сын и невестка появлялись у нее только после обеда.
"Утро всегда принадлежит мне", - любила говорить Элизабет.
К такому распорядку дня она тоже пришла не сразу. Ей было чуть более тридцати, когда она, овдовев, приехала во Францию из Индии с маленьким сыном. Старые родительские связи, встречи… Те, кто был знаком с ее семейством, молодую женщину узнавали с трудом. Лиззи была поглощена воспитанием ребенка, управлением делами в имениях… вместо надменных аристократов в кругу ее друзей теперь все чаще оказывались путешественники, художники, писатели. Ее мальчик рос среди этого окружения, а друзья не могли понять, как столь молодая и красивая женщина не торопится устроить свою личную жизнь.
А Элизабет вела себя так, будто ее этот вопрос не занимал совершенно. Напротив: дерзкий трезвый ум, ехидство, острый язык снискали ей славу как самого придирчивого театрального критика, так и отменного острослова… Кроме друзей и сына, казалось бы, ничего не интересовало ее в этой жизни. Сын вырос, красота ее ушла. Она превратилась в пожилую даму, доживающую свой век с мрачным достоинством.
В тот день, уже заканчивая свою прогулку, она завернула за угол. Мимо нее пробежал невзрачный тип в сером пальто - руки в карманах, приземистый. Она даже не обратила на него внимания, но дойдя до конца здания, Элизабет повернула голову и увидела, как в узком переулочке этот мерзкий человечек с остервенением кого-то пинает… Она остановилась.
- Любезный, пожалуй, пора звать полицию! - громко крикнула она.
Он поднял голову, карие глазки злобно сверкнули на нее.
- Я не шучу! Мой слуга уже побежал за ней…
Мужчина, не говоря ни слова, угрожающе двинулся на старуху… Элизабет и не подумала бежать. Она стояла и ждала. Когда он поравнялся с ней, он еще раз заглянул ей в глаза - и вдруг резкая боль пронзила ее левый бок. Она охнула, оседая… руки машинально коснулись источника боли, – Элизабет отняла ладони от пальто. На них была кровь.
Все так же как с ее отцом… искупление это? Или просто так внезапно совпало? – пронеслась последняя мысль перед забытьем…
Пожилую женщину, без сознания лежащую на улице, заметил слуга. Эксцентричную старую Элизабет хорошо знали соседи. Ее немедленно отнесли домой.
Прибывший доктор осмотрев пациентку, так и не очнувшуюся от хлопот вокруг, перевязал рану и покачал головой на немой вопрос служанки. Женщина расплакалась… Сама же Элизабет витала где-то далеко… Разные картины из большой, прожитой ею жизни пролетали перед ней. Одни совсем быстро, другие наоборот… заставляли ее не просто вспоминать, а проживать заново самые важные моменты…
Перед ней возник тот самый вечер, когда терпение ее отца окончательно лопнуло. Кто-то из слуг сообщил ему, что его дочь с двумя известными своей дурной репутацией великосветскими хлыщами отправилась в один из самых отвратительных борделей Парижа. Отец не стерпел, велел заложить экипаж. Этот позор необходимо было прекращать. До кривой и грязной улочки добрались быстро. Слуга хорошо помнил дорогу. У дверей топталась вызывающе раскрашенная женщина потрепанного вида.