Так что, как видишь, даже здесь я не могу избавиться от положения бастарда. Есть законный по рождению Корелья, а есть сукин сын. Мой брат Родриго вырос в любви, он легко входит в дружеские отношения с людьми, часто улыбается и приятен в общении. Он напрямую был принят на службу к Папе, а я остался на втором плане. Когда речь заходит о придворных мероприятиях, торжественных застольях в честь кого-либо или балах, мой брат Родриго всегда там присутствует; он – истинный придворный в свите Папы. Когда же дело идет о какой-либо менее изысканной задаче, грязной или рискованной работе, как, например, убивать быков на корриде или быть телохранителем в Барселоне для такого неуправляемого хлыща, как Хуан Борджиа, тогда вспоминают о Микеле Корелье, который только для этого и существует.
Некоторое время назад Папа организовал прием в садах Бельведера; неподалеку находится небольшой ватиканский зоопарк, из которого сбежал лев. Все, кто сопровождал Папу – кардиналы, прочие церковнослужители, дворяне и слуги, – в панике бежали оттуда с душераздирающими криками. Все, кроме моего брата, который, обмотав плащом левую руку и обнажив шпагу, попросил Александра VI встать за его спиной. Наверное, со стороны это выглядело смешно, потому что мой брат похож на меня – невысокий, худощавый, а Папа значительно объемнее. Тем не менее Папа славится своим хладнокровием, поэтому он совершенно спокойно сделал то, о чем его просили. И они оба медленно, но угрожающе стали перемещаться в направлении льва, который, обалдев от брошенного ему вызова, не решился наброситься на них. Вскоре беглецы возвратились вместе с солдатами папской гвардии, которые окружили животное и загнали его обратно в клетку. Думаю, что этот лев был упитанным и смирным.
Поэтому можешь себе представить, какую славу приобрел мой брат благодаря своим действиям; он превратился в официально признанного героя, а также получил от Папы две тысячи дукатов ежегодной ренты.
Микель замолчал. Его полный озлобленности взгляд терялся где-то в темноте ночи. Он глотнул еще водки, и Жоан, не проронив ни слова, сделал то же самое.
– Я бы поступил точно так же, а может, нашел бы лучшее решение, – продолжил Микель после довольно продолжительной паузы. – Но я не удостоился приглашения. Мое происхождение не было достаточно законным. С того момента стало очевидным следующее: чем выше поднимался Родриго, тем ниже опускался я. У меня было несколько стычек с другими испанцами из папской свиты, во время которых дело доходило до оружия, и с тех пор моя слава неуправляемого человека все росла. Папа испытывает ко мне странную привязанность, и я думаю, что он пришел к выводу, что я чего-то сто́ю и что меня можно использовать для определенного рода сомнительных поручений, относительно исхода которых он предпочитает быть в неведении. Когда я попадаюсь ему на глаза, а он пребывает в хорошем настроении, то иногда шутливо водит указательным пальцем вверх-вниз, одновременно указывая на меня, как будто предупреждая о чем-то, и с ласковой улыбкой зовет меня уменьшительным вариантом моего валенсийского имени: «Микалет, Микалет». И тогда он разговаривает со мной как с непоседливым ребенком, который вот-вот совершит какую-нибудь шалость.
Мне хотелось бы иметь такого отца, как Александр VI. Его дети такие же незаконнорожденные, как и я, но он защищает их любой ценой, а также осыпает их всевозможными титулами и почестями. Он ведет себя как могущественный бык, который никого и ничего не боится, защищая и превознося своих отпрысков.
Его осознание клановости настолько сильно и он ведет себя настолько уверенно, что даже я, бастард, которого всегда отвергали, вдруг начинает чувствовать себя членом его семьи. Папа и его дети знают, что я им верен, что я, не задумываясь, убью лучшего друга, если это понадобится, чтобы защитить их. Борджиа стали той семьей, которой у меня никогда не было в Кочентайне.
– Я знаю, что вас боятся, – ответил Жоан, сильно обеспокоенный словами Микеля. – Но я никогда не слышал, чтобы хоть кто-нибудь называл вас незаконнорожденным.
– Это, скорее всего, потому, что те, кто так поступил, уже мертвы, – ответствовал дон Микелетто, и на его лице появилась широкая улыбка, обнажившая хищный оскал.
Жоан внимательно осматривал трещины, появившиеся в южной части крепостной стены. Он сконцентрировал огонь своих кулеврин на участке, близком к основанию одной из башен, а также на одном из форпостов, защищающих часть сооружения. Он подозревал, что там должен был образоваться не один пролом. Уже восемь дней они последовательно обстреливали эту стену, а защитники крепости практически не показывались, чтобы выстрелить в ответ с той стороны.