На лице герцога сначала отразилось удивление, а потом гнев.
– Да как ты смеешь, гнусный книготорговец! – воскликнул он, положив руку на эфес своей шпаги.
Но герцог не осмелился обнажить шпагу, потому что острие кинжала Жоана уже упиралось ему прямо в кадык.
– Я прекрасно знаю, что именно ваши люди пытались похитить мою жену, – сказал ему Жоан, увеличив давление на шею герцога. – Ничтожество!
Анна поспешила встать между мужчинами и попыталась заставить мужа убрать оружие. Капелька крови выступила на шее папского сына.
– Пожалуйста, господа, успокойтесь, все в порядке! – произнесла она. – Дон Хуан, простите моего мужа, он слишком любит меня.
– Здесь только один кабальеро, – ответил Борджиа вне себя от ярости. – А этот – мужлан, деревенщина. И мне наплевать, что он ваш муж: только вы должны решить, пойдете со мной или нет. И поверьте, это будет наилучшим выбором для вас. Он для меня абсолютно ничего не значит.
Последние слова герцог произнес, глядя на Жоана с презрением. Жоан изо всех сил сжал челюсти и замолчал, холодно глядя в глаза этому недоноску, который считал себя лучшим жеребцом в Риме. У Жоана дрожали руки, и он старался унять эту дрожь, представляя себе, как заново выхватывает кинжал, чтобы вонзить его подонку прямо в сердце. Однако Жоан прекрасно понимал, что это была несбыточная мечта, потому что если бы он зарезал герцога, то таким образом навлек бы на свою семью жуткие несчастья.
– Вы очень интересный и привлекательный мужчина, настоящий кабальеро, герой, победивший в сражении при Остии, герцог, – говорила Анна ласковым голосом, мягко поглаживая правую руку Борджиа в надежде успокоить его и рассчитывая, что ей удастся убедить его не обнажать оружие. – Любая женщина предпочтет вас моему мужу. Но я люблю своего супруга. Вы знаете, что такое любовь, мой господин? Истинная, настоящая, всепоглощающая любовь? – Она постаралась вложить в этот вопрос всю свою силу убеждения.
Папский знаменосец вперил в нее свои голодные, волчьи глаза, пытаясь подобрать слова для ответа.
– Я вам скажу, мой господин, – продолжила Анна нежным голосом. – Это как наваждение, когда человек, видя и высоко ценя достоинства других, тем не менее, хочет быть рядом только с одним-единственным человеком и любить его. Для него не существует никого другого. Именно это я чувствую к своему мужу. Нет в Риме другого человека, более достойного любви женщины, чем вы, но я не могу принять ваше предложение. Я люблю мужа.
Несколько мгновений герцог пребывал в молчании. Казалось, он безуспешно пытался осознать то, что говорила ему Анна. В конце концов он горделиво выпрямил спину и высокомерно изрек:
– Меня все это не касается. Я всегда добиваюсь того, чего желаю.
– И меня не касается, чей вы сын, – заявил Жоан, снова повернувшись к этому недостойному представителю рода человеческого. – Это моя жена и мой дом. Выйдите отсюда и не возвращайтесь более никогда.
– Вы забыли, что этот город – мой, – сказал Борджиа со зловещей улыбкой. – И если вы все еще не поняли этого, то скоро поймете, предатель.
Эта угроза глубоко взволновала Анну, и она упрекнула Жоана в его порывистости.
– У меня все было под контролем, – сказала она. – Я бы дипломатично остановила его, и не было бы никаких проблем. Я же просила, чтобы вы доверились мне.
– Для чего? – вскричал он в ярости. – Я прекрасно вижу, чем все это оборачивалось до сих пор. Вы даже не решаетесь выйти на улицу, ибо боитесь, что снова появятся эти люди в черном.
Она посмотрела на него полными слез глазами и смолчала.
– Конечно же, я верю вам, – сказал Жоан, увидев ее слезы и сменив тон на ласковый, нежный. – Но типы вроде этого неконтролируемы. Я знаю его сущность – это самый настоящий подлец.
Анна взглянула на него и, в бешенстве покинув комнату, поднялась наверх.
Жоан заметил Никколо, который молча смотрел на него. Он был свидетелем всей этой сцены. Жоан, испытывая потребность в дружеской поддержке, приблизился к нему.
– Мне бы очень хотелось рассказать обо всем этом Микелю Корелье, – глухо произнес Жоан, – но я заранее знаю его ответ: у Анны нет другого выхода, как отдаться этому ничтожеству. Он ничем мне не поможет.
– Я уже говорил вам о том, что известно всему Риму. Дон Микелетто верен семье Борджиа, и он всегда будет верен им, независимо от того, поведут ли они себя несправедливо или даже преступно. Он – их наемник.
– Я знаю это!
– Его верность выше чувства дружбы, которое он к вам испытывает, – продолжил флорентиец. – Я хорошо его знаю. Вспомните, что именно он представил нас друг другу.