— Мне кажется, это не человек, — проговорил дворник, наконец-то проглотив пельмень. — Он так на меня смотрел, как будто видел меня насквозь. В его глазах было что-то странное.
— Что? — спросил Ручкин.
— Не знаю, как объяснить. Такое ощущение, как будто смотришь в вечность.
— Мальчик мой, — нежно проговорила чекистка, — ты просто перечитал книжек.
— Ты просто не видела его взгляд, бабуль. И есть ещё одно, что не даёт мне покоя.
— Что же? — спросил Пётр Алексеевич.
— Он назвал меня Фролушка.
Анна Серафимовна вдруг резко закашляла и принялась вытирать губы салфеткой.
— И что в этом такого? — не унимался журналист.
— Так зову его только я, — ответила ему старушка. — И только в стенах этого дома.
— Вот-вот, — подтвердил отпрыск мэра, — такое чувство, что это был намёк. Мне кажется, он всё знает.
— Чушь какая-то, простое совпадение, — проговорил Ручкин и добавил в тарелку с едой ложку сметаны.
— Красная земля тоже чушь? — спросил сердито Фрол.
Пётр Алексеевич потупил взгляд. А потом спросил: — Товарищ подполковник, какие наши планы?
— А план таков, уходить вам с Фролушкой надо. Нутром чую, что вам грозит опасность.
— А как же ты, бабуль? — взволнованно спросил дворник.
— Стара я для побегушек, да и не по статусу мне бегать от всяких аферистов. Да ты не переживай, что он мне, старой, сделает? А вам уходить надо, ночью и пойдёте. К отцу Михаилу идите, он вас спрячет, да и не выдаст в случае чего. Как поспокойней будет, я с вами свяжусь.
— Я без тебя никуда не пойду, — безапелляционно выдал здоровяк.
— Так, Фрол Аркадьевич, — в голосе Анны Серафимовны прорезался металл, — это приказ, а приказы не обсуждаются. Как понял?
— Так точно, — нехотя ответил дворник, — и я Иванович по паспорту.
— Один вопрос, Анна Серафимовна, — встрял в семейные разборки Ручкин. — Вы же наверняка, в силу бывшей профессии, всё знаете про каждого жителя села. Наверно и досье на каждого есть. А что вы знаете про Энштена?
— Ничего не знаю. Появился за полгода до того, как земля красной стала. Я пыталась про него навести справки по своим каналам, ещё до того, как нас закрыли. Но ничего. Чист как белый лист. Что, в общем-то, странно. И ещё, запомните, молодой человек, офицеры бывшими не бывают.
День тринадцатый
В бегах
Ночью наступило небольшое потепление. Воздух был влажный, снег потихоньку подтаивал, обнажая тут и там островки красной земли. Двое тайком пробирались по спящему селу. Вдруг один из них, тот что выделялся своими габаритами на фоне другого, остановился вокруг столба и сорвал листок, который был к нему приклеен.
— На, читай, — протянул он лист своему спутнику.
— Что это? — спросил Ручкин, пытаясь в темноте разглядеть буквы. — Так-так. Что тут написано? Разыскивается Ручкин Пётр Алексеевич за совершение опасного преступления. За любую информацию о его местонахождении гарантировано вознаграждение в размере пятидесяти тысяч рублей. Что-то скромно они меня ценят.
— Плохо дело, — произнёс Фрол, сплёвывая, — пятьдесят тысяч у нас большие деньги. На них можно дом купить. Так что будь уверен, теперь каждый житель будет землю рыть, чтобы тебя найти.
— И что теперь делать?
— Не знаю, пойдём быстрее, пока нас никто не заметил.
Тихо крадясь между домов и оград, поминутно оглядываясь, они наконец вышли на окраину села. Вдали, сквозь покров ночи, виднелся силуэт церкви. Спустя пару минут они были у цели. Сама церковь была закрыта, священнослужитель жил рядом, в небольшом домике. Именно к нему и направились спутники. Фрол тихо постучал в деревянную дверь. Тишина. Он постучал чуть сильнее и настойчивее. Снова без ответа. На третий раз дверь открылась и в проёме показалось сонное лицо отца Михаила.
— Это кто здесь буянит? — недовольно спросил он.
— Это я, батюшка, Фрол.
— А это кто с тобой? — присмотревшись, спросил отец Михаил. — Батюшки, это же наш преступник.
— Не преступник он, — заступился за журналиста дворник, — оклеветали его. Это долгая история. Нам бы спрятаться.
— И с чего вы решили, что я вас пущу и не сдам полиции?
— Вы же божий человек, — взял слово Пётр Алексеевич, — даже если я и преступник, я прошу у вас помощи. Неужели откажете?
— Хм, — ухмыльнулся в бороду священнослужитель, — ну заходи, раз помощи просишь. Только помощи надо у Бога просить, а не у меня. Помощи и прощения.