— А знаешь, почему вокруг нас стена стоит?
— Почему?
— Скажи мэру нашему спасибо. Его заслуга. Ему это очень выгодно. Ты, кстати, выпить хочешь? — спросил Фрол, доставая из-за пазухи бутыль.
Семёнов продолжал смотреть в окно. Потом резко отошёл от него, достал из стола коньяк, открутил пробку и сделал несколько больших глотков.
— Чего ты там такое увидел? — спросил учитель, который по-прежнему сидел в кресле и был спокоен.
— Да сынок мой там. У-у-у, Иуда, — ответил мэр и сделал ещё пару глотков.
— Ты бы много не пил.
— Это ещё почему?
— В тюрьме сушняк замучает, а стакан воды никто и не принесёт.
— Тьфу-тьфу-тьфу. Сплюнь, Самуил Степанович, — раздражённо ответил Захар Аркадьевич и постучал по столу.
А народу меж тем становилось всё больше. К митингующим присоединялись всё новые лица. Фрол успевал заботливо им всем наливать.
— А знаешь, что в Шотландии виски есть? — объяснял заплетающимся языком один парень другому.
— А что такое виски? — отвечал его товарищ.
— Напиток такой, вроде нашего самогона. Только ароматный до жути. Но ты его не попробуешь никогда.
— Это почему?
— Потому что стены кругом. Спасибо скажи Семёнову.
— А он тут при чём?
— Это он стену построил, и он нас тут держит, как собак.
— А земля, земля красная, тоже он?
— Он.
— Вот падла…
Народу становилось всё больше, их крики становились всё яростнее. Кто-то кричал, что набьёт мэру морду, а кто-то хотел повесить его на берёзе, напротив магазина. Тихо и как-то буднично к толпе подъехала машина скорой помощи. Из неё не спеша вышел мужчина пятидесяти лет, высокого роста, худощавый и весь какой-то нескладный. На его лице были аккуратные очки и маленькая острая бородка. Одет он был нарядно: чёрные брюки, кожаный плащ, лакированные туфли, а довершала образ флисовая фуражка. Это был помощник мэра — Иван Серафимович Копытин. К нему тут же подбежал Фрол, поставил перед ним табурет и помог взобраться на него.
— Земляки, — обратился к толпе Иван Серафимович. — Я семь лет верой и правдой служил этому негодяю. Я семь лет терпел его унижения и побои. Но сегодня моему терпению пришёл конец. Сегодня я открою вам правду. Да, друзья мои, это именно он виноват в том, что мы здесь запертые, как крысы. Именно он причастен к красной земле. Он все эти годы наживался на нас. В то время как мы голодали, он ел чёрную икру и насмехался над нами. А в мире столько прекрасного, а он нас тут всех держит. «Вот ты, девочка, хочешь в цирк сходить?» — обратился Копытин к маленькой девочке, которую держала за руку молодая мама.
— Хочу, — тихо проговорила девочка.
— Все слышали, — обвёл рукой толпу революционер. — Но она никогда не попадёт в цирк, пока этот там сидит. Долой Семёнова! Хватит ему властвовать! Свергнем его — падёт и стена.
— Долой Семёнова, — закричала и загудела толпа.
— Я хочу в цирк, — заплакала девочка, но сквозь шум толпы её никто не услышал.
Захар Аркадьевич, глядя в окно, становился всё мрачнее и мрачнее. Бутылка в его руках стремительно пустела.
— Ну что, Захарушка, готов сложить полномочия? — спросил Энштен.
— Хрен им. Парижа и Шотландии им захотелось. А деньги-то у вас есть, нищеброды? — закричал в закрытое окно мэр.
— Так они у тебя их и возьмут.
— А-а-а, а вот ещё один Иуда, — стиснув зубы, произнёс Семёнов, увидев в окне своего помощника. — Продал меня, гад, за тридцать серебряников продал. Что делать-то, Самуил Степанович?
— Да не переживай ты. Ну побьют немножко, ну за решётку кинут, главное, что живой будешь.
— А что это вы такой спокойный?
— Это твоя война, не моя. Моя будет позже.
К митингующей толпе подъехал полицейский автомобиль. Толпа притихла. Из машины вышли двое сотрудников. Наступила тишина.
— Друзья мои, — начал говорить один из них, — меня зовут Владимир Исаев, вы меня все хорошо знаете.
— Знаем, знаем, — крикнул кто-то из толпы. — Чего хотел-то?
— Мы как блюстители порядка, — продолжил полицейский, — не можем оставаться в стороне. Сегодня мы вместе с вами прозрели. Оказывается, нас, так же как и вас, все эти годы дурили. Пинкертон и Морозов оказались прихвостни Семёнова. Пинкертон пропал, как вы знаете, а Морозова мы арестовали. Так что мы с вами, господа. Долой Семёнова! Даёшь Копытина!
— Долой! Долой! Долой! — закричала толпа.
Захар Аркадьевич достал вторую бутылку коньяка, трясущимися руками пытался её открыть. «Надо же, как всё продумали, гады!» — проговорил он.
— Да, недооценил я Анну Серафимовну, — высказался Энштен, глядя в потолок.