— Ух ты, какие люди решили посетить меня, — с видимым усилием произнёс Семёнов. Стразу стало видно, что зубов у него во рту не хватало.
— Доброго здоровьечка, Захар Аркадьевич, — поприветствовал мэра Ручкин. — Ох, и здорово же вас отделали.
— Вам спасибо, Пётр Алексеевич, — произнёс Сёменов и криво улыбнулся.
— Вы не оставили мне выбора, — жёстко ответил журналист.
От прежней меланхолии не осталось и следа. На поверхность вылез здоровый цинизм и холодный расчёт. Вообще, Пётр Алексеевич был склонен к перепадам настроения. Этим он страдал с детства. Он мог подолгу грустить без причины или заниматься самокопанием, виня себя во всех бедах человечества. Мог плакать, увидев сбитую машиной на дороге кошку. Мог подолгу грустить без видимой на то причины. Мог задуматься о чём-то своём, витая в каких-то, только ему известных мирах, отрешась от всего земного. А мог внезапно стать злым, агрессивным и безжалостным. В такие моменты движения его становились резки, речь суха и скупа, а мозг его начинал работать в три раза быстрее. Те, кто давно знал его, привыкли к таким переменам. Но сейчас Фрол и Анна Серафимовна были удивлены такому преображению. Сам Пётр Алексеевич давно свыкся со своей особенностью и особого дискомфорта не испытывал. Главное, что в те минуты, когда требовался холодный ум, его мозг начинал работать по полной.
— Меня интересует, где находится Самуил Степанович, — жёстко произнёс журналист. — Люди видели его в окне вместе с вами. Но при штурме он обнаружен не был.
— Баш на баш, — улыбнувшись вновь, произнёс мэр. — Я вам информацию, вы мне свободу. А то эти два дурака ненароком меня прибьют.
— Да не прибьёт тебя никто, — взял слово Фрол. — В конце месяца, когда ворота откроются, я думаю, власти наконец-то примут меры в отношении Красного Богатыря. Слишком уж много дел мы тут натворили. Но тебя всё равно посадят.
— Эх сынок, сынок…
— Я повторю свой вопрос, — снова спросил Ручкин, — где Энштен?
— Да ничего я вам не скажу, — сплюнув на пол, отрезал Захар Аркадьевич.
— Скажете. Вам же интересно, где ваша супруга с дочерью?
— Что с ними, они живы? Скажите, с ними всё в порядке? — взволнованно закричал Семёнов.
— Я жду ответа.
— Хорошо. Я скажу, только вряд ли вы мне поверите. Самуил Степанович, он не человек. Я не знаю, кто он или что. Я давно что-то такое за ним подозревал. Да тут долго рассказывать. По факту это он всё время руководил Красным Богатырём. А я что, я всего лишь пешка в его руках.
— Не надо лирики, куда делся Энштен?
— Вы не поверите, когда сломали дверь, он просто исчез. Это правда. А теперь скажите, что с супругой и Настенькой?
— Как исчез?
— Растворился в воздухе.
— Они в церкви, у отца Михаила. Там их никто не тронет, — ответил журналист и повернулся к выходу. Он узнал всё, что хотел, и больше ему говорить с мэром было не о чем.
— Подождите, — заговорил Фрол.
Ручкин обернулся.
— Я отвлеку Исаева, а ты, — дворник указал пальцем на Семёнова, — уходи.
— Не понял, — произнёс Захар Аркадьевич.
— Уходи, говорю, беги к отцу Михаилу, он спрячет.
— Ты уверен, сынок?
— Иди, — раздражённо произнёс Фрол.
Отвлекать Исаева не пришлось. Он крепко спал рядом со своим напарником. Дворник отдал свою куртку отцу, обул его в ботинки, снятые с Исаева, и тот украдкой побежал в сторону церкви.
— Осуждаете? — спросил дворник у старушки и журналиста, когда они вышли из отдела.
— Нет, это твоё решение. В конце концов он твой отец. И никто тебя не вправе судить, — ответил Ручкин.
— Ты всё правильно сделал, Фролушка, — произнесла Анна Серафимовна и обняла его.
— Так что вы думаете по поводу Энштена? — совладав с чувствами, задал вопрос Фрол. — Неужели это правда, то, что рассказал отец?
— Тебе знаком принцип бритвы Оккама? — ответил вопросом на вопрос Пётр Алексеевич?
— Чего?
— Того. Философ такой был. Смысл прост: «Не следует множить сущее без необходимости».
— Я сейчас ничего не понял.
— Фролушка, Пётр Алексеевич хочет сказать: «что может быть сделано на основе меньшего числа предположений, не следует делать, исходя из большего», — произнесла старушка.
— Браво, Анна Серафимовна. Я восхищён вашими познаниями, точь-в-точь процитировали Оккама, — воскликнул Ручкин. — Проще говоря, если мы считаем, что Самуил Степанович — это не человек, а, скажем, нечто, то не стоит искать больше доказательств для подтверждения этого факта. Возьмём эту версию за основную и будем от неё отталкиваться.