Ну, оделся я, как сказано, из бороды стружку повытряхнул, пошли. А в замке неспокойно, чужие слуги во дворе околачиваются, ливреи лиловые, на груди ястреб нарисован. Виконта Феррерса люди. Никак, в гости пожаловал, по-соседски? А я им зачем?
В главный зал меня провели, потолок высокий, темный. Я тут был-то всего раз, еще мальцом, теперь все заново разглядываю. По стенам гобелены висят старые, закоптились от времени — нипочем не разобрать что там вышито. Охота, должно быть — глаза звериные горят, копья серебрятся. Камин пылает, большой, в рост человеческий. Прорву дров в такой надо, да все равно хоромину эту каменную нипочем не протопить. Столы у дальней стены стоят, где камин поменьше в стене темнеется. А на столах бумаги сложены, чернильницы стоят, свечи. Писцы, что ли, тут у него упражняются? Зачем хозяину такая прорва писцов? Ну, ладно, не за тем меня лорд призвал, чтоб стены да столы разглядывать.
Посреди зала кресло стоит, вроде трона, с высоты полотнище спускается в цвета Уилленроев — черный с серебряным. Сам хозяин в кресле сидит, властным, холодным кажется, совсем не то, что за чашкой чая в домике лесном… Подошел я, кланяюсь, как подобает. Смотрю, а рядом, в тени, и другие люди стоят, чаши в руках держат. Феррерса я сразу узнал по одеже роскошной, таков он и быть должен, меха да золото, камни на цепи кровью свежей блестят. Слуги его с ним и двое егерей, которых в лицо помню, виделись…
— Ну вот, виконт, это и есть мой лесник. Прошу вас, расспросите его.
Феррерс помощнику махнул, тот вперед вышел, откашлялся.
— Виконт Феррерс знать желает, кто его добычу законную умыкнул вместе с силком!
Я глаза вытаращил, даже притворяться не пришлось. Думаю, вот так так… А сам говорю:
— О какой такой добыче речь идет? И отчего я об этом знать должен? Чай, ваша-то вся добыча у вас пасется, у нас своей хватает, не жалуемся…
А он брови свел, говорит:
— Язык придержи, не с деревенским старостой разговариваешь, а с самим…
…и пошло, и пошло… Господи, как им не надоедает-то всю эту галиматью перечислять? Смотрю, а лорд Уилленрой на меня мрачно глядит, бровью повел, мол, забыл, что ли, о чем я тебя, дурня, просил?! Я опомнился, глаза в пол опустил.
— Простите, говорю, ваше благородие, дар речи от страха теряю. Нечасто у нас тут такие высокие чины ходят, да с простыми людьми грязными разговор ведут…
Ну, виконт посветлел лицом, а помощник сызнова то же спрашивает.
— Не может быть, чтоб лесник не знал, кто у него по лесу шатается! Тут явно человечьих рук дело было: ветки, за которые сеть привязана была, топором порублены, сапог следы на песке.
Я плечами пожал, в затылке чешу.
— Не видал… Мне одному по всему лесу не успеть. А отчего в наших границах ваша сеть-то стояла?
Тот напыжился, говорит:
— На границе она была, а добычу ту мы с нашей чащи гнали! Значит, нам она и принадлежать должна.
Я руками развел, говорю:
— Закон, что ли, сменили, а я и не знал? Каждый лорд на своей земле охотится. Ежели хотите, прикажите ставить вкруг леса своего тын, тогда и утечь вашему оленю некуда будет!
Тут же за язык-то себя и схватил, да поздно уж…
Виконт подскочил, аж бляшки звякнули, кричит:
— Ты откуда знаешь, что олень это был?!
Я глаза честные на него поднял, говорю:
— Да об эту пору на них и охота основная идет. Кому еще-то уйти от вашего мастерства охотничьего удалось бы? Кабаны да медведи быстро не бегают…
Тот сощурился, пальцем мне в грудь тычет, слюной брызжет:
— Не простой это олень был, а колдовской! Нечисть подлая! Нутром чую, — говорит, — знаешь ты что-то, да зубы заговариваешь!
А потом к хозяину повернулся, рот утер, хрипит:
— Отдайте его мне, лорд Уилленрой, уж я его разговорю! Взамен вам двоих лучших егерей пришлю, в столице обученных.
Хозяин замка с кресла встал, и отвечает:
— Виконт Феррерс, до сего момента я с вами как добрый сосед говорил, но это уж никуда не годится. У меня не верить егерю причины нет, он прошлому лорду верно служил, как и отец его. Мой человек сказал, что не знает где нелюдя вашего искать. Мало ли среди людей охотников за кровавым золотом ходит? Если и правда то, что кто-то добычу умыкнул, то в другом месте ищите, а у нас ее нет!
Тот подобрался весь, на лорда моего снизу вверх глядит, бокал свой отшвырнул, только и звякнуло.
— Кровавое золото, значит?! — шипит. — Может, вы еще и богопротивных тварей за своих считаете, здесь укрываете?!
Уилленрой вниз спустился, тоже видать — рассердился не на шутку. Глаза в глаза виконту глядит.
— А крови все равно из чьего тела литься, лужа зловонная все едино останется. Я вам в богатстве да родовитости не соперник, зато церковью помазан здешним светочем быть! Вы епископа, самим главой церкви помазанного, в еретичестве обвинить хотите?!
Крест свой подхватил, Феррерсу в лицо тычет. Тот замялся, отступил, глаза испуганные.
А лорд наш пуще расходится:
— Я все ваши грехи насквозь вижу, и что за разврат гнусный во дворце творится вашем, знаю! На колени, виконт Феррерс, а то не видать вам Царствия Небесного!
Тут уж мы все на колени рухнули, не только виконт. Стены будто дрогнули, ей-Богу, как бичом огненным его голос хлестнул!
Поцеловал Феррерс крест и дрожит весь, а лорд Уилленрой небрежно благословил его, отмахнулся словно, и вновь на свое кресло уселся. После встали мы, смотрю: Феррерс уже не от страха, а от злости трясется, пробурчал прощание наскоро, да и к дверям чуть не бегом… А лорд Уилленрой ко мне подошел, улыбка кривая.
— Зря вы это, — говорю, — теперь этот гриб гнилой на вас зуб иметь будет…
Он вздохнул, не рассердился даже.
— Грешен, терпения-то у меня с наперсток… Каждый день Бога молю, чтоб поболе даровал.
Смеется хитро:
— Сам-то зачем про оленя ляпнул?
Растерялся я, а он рукой махнул, не отвечай, мол… А потом все ж спросил:
— Что, правда не знаешь?
Я головой мотнул, вслух соврать язык не повернулся. Он усмехается, перестал меня глазами сверлить.
Спрашиваю, чтоб разговор перевести:
— Это ж откуда гонец ваш грамоту стал знать?
Он снова улыбается, на столы в углу кивает.
— Негоже, что егерь лесной грамоту пуще деревенских разумеет. Учим понемногу: то писец, а то и самому приходится. Все же старик-то немощен, часто у него кости болят… Вот, замену ищу.
На меня смотрит.
— Не пойдешь ко мне в помощники?
Я сызнова глаза распахнул. Чтоб лордовой рукой стать, благородное имя нужно. А после подумал, имя-то материнское есть у меня, да только забыл я о нем уже.
— Нет, ваше благородие, — отвечаю, — я к вольной жизни привык, в ваших казематах каменных через две луны подохну.
Лорд кивает, мол, так и знал. А в глазах тоска такая проглянула, что хоть вешайся. Я не выдержал, говорю:
— Если кого толкового надумаю, к вам направлю. А вы в лес почаще выезжайте, воздухом свободным подышать.
Он усмехается:
— У слуги на выходе спроси, сверток для тебя имеется. Библиотеку разбирали, книги две сказочные нашли. Самому мне без надобности, а детей у меня нет и не будет, — брови нахмурил, но все ж закончил:
— Так лучше пусть в дело идут, чем тут гнить.
Я отвечаю:
— Так, ваше благородие, ежели вы тут ученье затеяли, может, послушникам вашим оно нужнее?
Он головой покачал:
— Нет, им грамота не за тем нужна, чтоб баловаться… А смочь самим указ прочесть, и чтоб на торгу знали, если их обмануть хотят. До того, чтоб свободно страницы книг глотать, из них вряд ли кто дойдет.
Поклонился я в благодарность и пошел. Сверток-то тяжелый, хорошо, кожаная лента прилажена, чтоб сподручней нести было. Все равно только-только успел Фиджета с Маллионой из лесу встретить.
Мы с Лио много говорили, я столько и не говорил ни с кем, даже с Фиджем, уж на что тот на это дело падок стал. Но тут больше не говорить, а слушать надо — песен да историй-то у Маллионы столько, что куда там книгам…