Вдруг из арки боковой девушка в плаще красном выбежала. Тонкая, светлая, волосы в бараньи рога заплетены, сеткой шелковой обложены. Я Илайн до того и не видел ни разу, и тут не сразу понял, кто это на стену ринулся. А потом ребенка в подоле привязанного увидал, ну и смекнул, что к чему. Уилленрой ее как увидал, на полуслове прервался, подбегает. Встретились на стене два плаща-лепестка, красный да черный…
— Ты чего выскочила? — лорд говорит. — В храм иди, женщинам и детям здесь не место.
Илайн обернулась, на Лио указывает.
— Ей почему можно?!
Лорд брови нахмурил.
— Она сама за себя решает.
— А я не сама, значит?!
Стоит, кулачки сжала. А он ее руки в свои взял и выдохнул тихо:
— А тебя я прошу…
Постояли они, глаза в глаза, Уилленрой дитя спящее по головке погладил, и девушку к лестнице подталкивает. Илайн вдруг обернулась, к губам его прижалась пылко и по ступеням сбежала, только ветер снежок с камня взметнул… Я глаза отвел, улыбаюсь, и Фиджа дернул — нечего таращиться, людей смущать. После смотрю — лорд уж снова среди воинов ходит, делом занят, только щеки, как от морозу, горят.
Небо почернело, словно ночь не ко времени спустилась. Со стен реку было хорошо видать, вода словно тьмой налилась — облако тварей летящих в ней отразилось, свет поглотило.
А по земле на нас тьма другая шла — пропасть солдат, пеших да конных, за ними смотрю, полководцы золоченой броней блестят, перед ними две лошади черные, а промеж на цепи скаллирау идет. Шерсть седая, клоками висит, один рог обломан, на глазах лента кожаная. А за ним… лучше б глаза мои того не видали, ей-Богу. С того дня, как я этих нарргин за опушкой жег, немного времени прошло. Только теперь много их было, всяких, и больших, и малых, а в небе и вовсе без счета глаз лиловых горит да крыльев кожистых шелестит. Фиджет с Маллионой вперед подались, на скаллирау глядят.
— Сильный он, — Лио говорит, — я мощь колдовскую издалека чувствую. Не встречала я таких еще…Чем они его взяли, не знаю. Света мне не хватит, чтобы достать до его души, кровь да мысли прочесть.
Фиджет со стены спрыгнул, к деревцу, что у стены на клочке земли росло. Руки на кору положил, точно так, как в детстве, когда вишню цвести заставил… Вдруг дворовые плиты мощеные дрогнули, деревце ввысь расправилось, а от него поползли корешки, да под стену, с травой, с зеленью, словно снег поток живой растопил. Смотрим, дорожка проталая уж края войска вражьего достигла, под сапоги нырнула и пропала в грязи снежной, в топоте конском.
Послушал Фидж, что земля говорит, что корни друг другу передают, отнял руки от дерева и говорит:
— Тьмы нет в нем. Лишь одиночество да боль тугая, яростная. Смерть чужую вижу и рога оленьи. Много. Верно, рога те ему показали, да уверили, что он один остался… А теперь скаллирау призвал темных по приказу пленителей своих, думает, что против людей их ведет. А ему все едино теперь: если люди, то туда им и дорога… Ненависть чувствую. Не безумие, но уж недолго до него осталось…
Как на расстояние двух перестрелов подошли, скаллирау седой руки поднял, и тут небо словно обезумело — посыпался на нас град, да какой! С яйцо куриное ледышки острые, так и норовят башку пробить. Хорошо, щиты у воинов были, а мы под своды вскочить сумели. А за градом дождь ледяной, такой, что и руку вытянешь перед лицом — не видать ее, а вода дышать мешает. Тут и твари с неба подоспели… Выпустил я пяток стрел, да бестолку против этакой тучи… Воины замковые от страху присели — привыкли думать, что с неба лишь ангелы светлокрылые приходят, а вот поди ж ты… Нескольких твари те над стеной подняли, да вниз кинули, на зубцы, а человеку простому больше и не надобно.
И без чутья волшебного можно было ужас и холод почувствовать, что сердца сдавил. Маллиона под дождь вышла, руку в огонь сунула, другую вверх протянула. Полыхнул котел со смолой ярко, струи водяные зашипели. Сорвался луч с руки скаллирау огненной, но тучи все едино на месте остались. Нечисть над замком кружится, свет закрывает. Слышу: лорд кричит, лучники по слову его разом луки спускать стали, войско уж на перестрел подобралось. И моих несколько стрел осталось торчать в телах вражеских. Дождь ослаб, а они уж вплотную подобрались, темные твари добычу богатую почуяли, по стене прямо так, без лестниц ползут. Тут-то и пригодились котлы огненные…
Лио моя поднялась и прямо на зубец вскочила, я рот открыть не успел. Хотел ее назад стащить — куда под стрелы-то соваться?! Но она мне знак подала, мол, знаю, что делаю… Сердце у меня словно морозом кольнуло, но разве дело это — не разобравшись, силком в ухоронку волочь? Смотрю, сияние вокруг разливается, а это алиф из-под церковной крыши к стене текут, в единый ком светлый вокруг Маллионы собираются. А после как вспыхнут все разом — будто солнце взошло. Глазам больно смотреть. Стоит скаллирау огненная на стене, светом ярким да теплом все вокруг залила. А стрелы алиф быстрые перехватывают, живой стеной перед ней парят. У воинов наших лица разгладились, словно новая надежда появилась…
Рядом со мной блеснуло что-то, о камень лязгнуло. Крюк намертво в стену вцепился, а по веревке лестница на стену уж ложится, а на ней народу в тряпках лиловых да красных — что муравьев на медвяной осоке. Я лук за спину закинул — тут уж он ни к чему, благо, нож охотничий да топор при мне. Не успел замахнуться, как мимо меня рысь пронеслась, в лицо первому солдату вцепилась — так он вниз и улетел, не успев понять, что такое приключилось. Глянул я — миун все в зверей оборотились, меж воинов встали, врагов когтями да зубами встречают. После и мне дело нашлось — привел с собой Феррерс войско знатное, на всех хватит… Только вот с летучими демонами-то одним железом не разобраться… К Лио близко не подлетали — света не любят, а так то одного цапнут, то другого. Мне тоже по плечу когтями досталось. Хорошо, тварь эту стрела огненная зацепила, а после и я топором помог нечисти на тот свет отправиться. Краем глаза видал, как наш лорд на стене мечом рубится. Дурак, кто говорил, что воинской удали у него недостача… Тут ведь главное-то за что да против кого воевать.
Отступил я назад, пот со лба утереть, тут Фиджет мне в ухо кричит:
— У скаллирау серебро на шее, потому не чует он нас, не видит! Надо дать ему знать что здесь не только люди ненавистные!
Смотрю, парень мой свистит, в небе темном высматривает кого-то… Чего там углядишь, ежели тьма кромешная, и кто свист в этаком шуме услышит? Ан нет, зов волшебный всякая тварь и без слуха чует. Прилетел откуда ни возьмись зимородок — птичка малая, переливчатая. Перед мордочкой скаллирау моего крылышками помахал, будто огонек зелененький изо рта Фиджета вылетел, в клювик угодил. И полетел зимородок прямо в самую гущу, вниз, к скаллирау седому.
Мне после врагов-то с пути откидывать приходилось уж от того, что вид загораживали. Птичку-то я, конечно, не видал, но то, что послание Фиджетово передано, все почувствовали. Скаллирау как вкопанный встал, всадники его копьями в спину тычут, а он словно к земле прирос. После гляжу, руки он поднял и к шее тянется, видать, птичка-то сняла цепочку жгучую, серебряную. Солдаты отшатнулись, кони их разом взбрыкнули, а скаллирау с глаз повязку сорвал, а под ней глаза сияют светом голубым. Слышу, Лио кричит, на него указывает. И скаллирау ее заметил, а следом и Фиджета, что рядом на стену вскочил.
И тут ка-ак ахнуло! В глазах синий огонь, земля под ногами дрогнула. Смотрим, а на месте военачальников-то черная яма осталась. Всех молнией накрыло — и Феррерса, и Питера, что возле него на коне гарцевал, и епископа здешнего высокого, что свои красные знамена на нас напустил.
Взревел скаллирау, темные дрогнули и отступили… а после сызнова ринулись. Говорила ведь Лио, что надолго они никому не подчинятся, а тут уж кровь да волшебство почуяли, теперь не отозвать, пасть не завязать.