Через семь минут привели Томилу…
Он поразился ее виду и не смог скрыть чувств: она превратилась в серую, истрепанную куклу, и по торжественному случаю накрашенные глаза и губы лишь подчеркивали это. Она хотела, жаждала нравиться из последних сил, однако место, где очутилась, совершенно не подходило для женского обольщения. И все-таки в ней еще теплилась жизнь или робкая надежда на нее; прежде кокетливая, Томила никогда не могла долго смотреть в одну точку. Взгляд ее бегал вслед легким, стремительным мыслям и быстро меняющимся настроениям. Было время, когда она вдруг начала стремительно матереть – в период всеобщего упадка жизни, но длилось это недолго, три-четыре года и, едва выкарабкалась из унижающей нищеты, как сразу же оперилась, расцвела, и если не помолодела, то вернула утраченный шарм и, как раньше, застреляла глазками.
Мавр впервые разглядел ее остановившиеся глаза, темные от увеличенных зрачков и колюче-блестящие, как у волчицы.
– Что?.. Не видел меня такой?.. Посмотри.
А сама одергивала коротковатое серое платье с биркой на левой груди и нервно переступала скрипучими резиновыми сапогами, словно готовилась в любой момент отпрыгнуть и скрыться за дверью. Мавр молча обнял ее, слегка прижал, чтобы преодолеть тихое сопротивление и, когда сломал его, подвел к стулу и усадил.
– Давай сначала проясним ситуацию. За что тебя определили на нары?
– Теперь не имеет значения… Говорила же, повторю судьбу отца. Так бывает, если очень любишь. Вот и все. А что приехал, спасибо.
– Ты брала деньги в долг на всю компанию?
– На закупку партии товара.
– И девочки тебя предали?
– Кинули… Это в порядке вещей.
– Имущество конфисковали?
– Основное продала сама… Все ушло на погашение кредитов… И не хватило.
– Где сын?
– Отправила к отцу… Но остался дедушка – мой папа. – Слез у нее не было, вместо них глаза становились еще чернее. – Выписался и сам ушел в барак на лесозаводе. Говорит, так мне привычней. Теперь бомж… Чтоб меня спасти, чтоб квартиру продать…
– Все, больше ни слова, – оборвал ее Мавр. – Обстановка понятна. Сколько будет, когда выйдешь?
– Сорок пять…
– Баба ягодка опять… Мне девяносто. Нормальный ход. По новой моде сейчас и в зоне браки свершаются, не только на небесах. Предлагаю тебе руку и сердце.
– Что?.. – Волчица оскалилась, пригибаясь, попятилась к двери. – Приехал издеваться надо мной?.. Свидание окончено, убирайся.
Он властно взял ее за руку, силой вернул на место.
– Ты же хотела, чтобы я перевернул мир хотя бы для одного человека? Это правда, я никому не дарил цветов. Ни живых, ни железных.
– А как же могила твоей жены?!
– Сейчас она поймет меня и простит.
– Пожалел? Смилостивился? Что же ты раньше…
– Раньше это был бы неравный брак! Нечестный.
– А теперь будет честный?!
– Старость и неволя – всегда сверстники. Мы оба за решеткой.
Томила спрятала клыки, вроде бы даже хвостом вильнула.
– Зачем тебе это, Мавр?.. Сумасшедший дом. Ты что, альтруист? Филантроп?
– Эгоист. И думаю только о себе. Но пять лет подожду…
– Ты правда генерал? – Волчий блеск вроде бы сморг–нулся. – В форме… А я думала – театр.
– Правда… Ну так что? Жду ответа, как соловей лета.
– Нет! – отрезала она. – Теперь меня не поймут…
– Кто? Марина с Леной? Начальник колонии? Сокамерницы?
– Мне на них!.. – Томила внезапно выругалась матом и замерла от испуга.
– И мне тоже! – подтвердил он, повторив ругательство. – Все! Сейчас иду к начальству договариваться о регистрации. И больше не противься!
– Все равно – нет, – глухо и неуверенно произнесла Томила.
– Так… Значит, ты хочешь, чтобы твой отец бомжевал по баракам?
Она вскинулась, округлила глаза.
– А ты?.. Ты хочешь взять папу?..
– Не бросать же тестя на произвол судьбы.
– Мавр… Виктор Сергеевич… Вы… Если вы не сума–сшедший, то добрый, как папа…
– Короче, не слышу ответа!
– Ты хочешь жениться по расчету?
– Разумеется! Какая любовь в наши годы? Мне нужен твой отец – художник.
Она приняла это за здоровый цинизм и сама будто бы отшутилась так же.
– Тогда и я по расчету. Генеральша и на зоне генеральша.
– Другое дело! – Он поцеловал Томилу в лоб.
– Но он же инвалид! – вдруг спохватилась она. – На протезе ходит, с ним столько хлопот, а я…
– А ты пока посиди, мы разберемся. – Мавр подошел к двери и постучал. – Охрана! Отворяй!
В советские времена на весь Архангельск был один генерал, и то милицейский, начальник УВД, а к девяносто пятому их насчитывалось уже с десяток всяких – прокурорских, налоговых, военкоматовских, управления исправительных учреждений, природоохранных и даже начальник охотуправления надел плетеные погоны и штаны с лампасами! (Это все ему рассказала начальница колонии.) Затеряться среди них простому военному генералу в полевой шинели было довольно легко, а он уже чувствовал потребность меньше светиться на глазах у добропорядочных граждан. Загар к концу октября смылся больше чем наполовину, и Мавр выглядел смуглым, восточного типа шестидесятилетним человеком. Проще всего незаметно передвигаться по городу и одновременно держать генераль–скую марку было в такси, но в связи с тем, что на его руках теперь оказывался еще и новоиспеченный тесть, Василий Егорович Притыкин, Мавр вынужден был экономить. И все-таки на следующий день, можно сказать, после первой брачной ночи, счастливый молодожен поехал искать брошенный лесозавод, подрядив частника. По дороге тот рассказал, что место это считается чуть ли не проклятым пристанищем бродяг, бомжей и прочей швали, которые заселили жилую зону после того, как закончился на реках молевой сплав и предприятие вылетело в трубу.