«М’аш эче?»
Вот дьявольщина.
Похоже, я не один.
В помещении никого. Кто-то чужой присутствовал в моей голове.
O coño Dios.[5]
Дело в том, что первый этап программы Чумовой пятницы должен был стереть воспоминания мишени, чтобы мое сознание могло работать с чистого, так сказать, листа. Но в этой части процесса явно произошел сбой. Потому что вождь все еще полагал, что он — это он.
«М’аш эче?»
«Меня зовут Джед де Ланда», — мысленно ответил я.
«Б’а’аш ука’ах чок б’олеч тен? — Зачем ты вселился в меня?»
Да ничего я не вселился, подумал я. Как бы это объяснить… Я нахожусь внутри, потому что… потому что мое сознание вложили в тебя…
«Т’ече гун балмак? — Ты Оцелот Один?»
«Нет, — слишком быстро отреагировал я. — Я хочу сказать…»
Черт возьми. Глупо.
«Брось ты, Джед», — успокоил я себя.
Это типа того, что Уинстон говорит: если у тебя кто-то спрашивает, не бог ли ты, отвечай — «да».[6] Понял? Отлично.
Ну, поехали.
«Да, — я старательно подбирал слова, — я и есть Оцелот Один. Оцелот из Оцелотов. Я Оцелот, великий и могучий…»
«Ма-и’х тек. Ты не Оцелот».
Нет, Оцелот, упорствовал я… O demonio.[7] Этого парня не так-то легко обмануть. И неудивительно. Он читает мои мысли. И хотя ахау выражался на древнечоланском, а я — как обычно, на смеси испанского, английского и позднего, выродившегося чоланского, мы полностью понимали друг друга. И вообще, наш разговор напоминал не препирательство двух разных людей, а спор с самим собой.
«Джед, наверное, стоит поступить вот так». — «Нет, Джед, следует сделать по-другому…» Вот только одна сторона этого внутреннего диалога чувствовала себя легко, уверенно, а другая — моя — с трудом подыскивала аргументы.
Зачем ты захватил меня, зачем овладел мной?
«Что? воскликнул я беззвучно. — Я пришел, чтобы научиться игре под названием “Жертвоприношение”. И это правда».
«Зачем?»
«Ну, затем… затем, что я явился из тринадцатого б’ак’туна. Наступили последние дни мира. Нам грозит очень, очень серьезная опасность. Игра может спасти нас от гибели».
«Убирайся», — подумал он.
«Не могу».
«Убирайся».
«Извини, но я правда не могу. Ты тот, кто…»
«Им от’ шен. Убирайся из моей кожи».
«Не получится, — ответил я. — Но послушай, а что, если…»
«Тогда спрячься, — велел он. — Затаись, сиди спокойно, молчи».
Я заткнулся. Мне все это начинало не нравиться.
Моя рука поднялась к открытому рту и сжала колючий шнурок — терниевую бечевку, продетую через середину языка. Я дернул. Пять узлов прошли сквозь отверстие, разбрызгивая кровь, но наконец удалось вытащить все наружу. Ух ты, больно, довольно равнодушно отметил я. Вообще-то, находясь в прежнем теле, я вопил бы целый час, но теперь даже не пикнул. Еще более странная штука: исчез страх, древний гемофилический страх истечь кровью, от которого я никак не мог избавиться, пока был в шкуре Джеда. Я скрутил бечевку и бросил ее в огонь — так же механически, как катапультировавшийся летчик дергает кольцо парашюта. Она почернела и съежилась, и кровяной дымок наполнил комнату острым медным запахом.
Я проглотил большой сгусток крови. Вкусно. Пение снаружи стало громче. Хотя чоланский изрядно отличался от своей реконструированной версии двадцать первого века, я смог разобрать слова:
Наши ноги распрямились. Наши руки поправили прическу — она напоминала высокую жесткую подушку, набитую кошачьей шерстью, — но не отерли кровь с лица.
Мы подползли к крохотной двери, опустили голову пониже и на четвереньках выбрались на свежий воздух. Людская толпа на площади внезапно замолкла, а потом раздался общий вздох, такое количество легких вобрало в себя воздух, что, казалось, упало атмосферное давление. Мы поднялись. Нефритовые чешуйки и колючие устричные бусинки бряцали, царапая кожу. Возникло ощущение, что вся кровь, которая еще оставалась в этом теле, вытекла из раны на языке. Наверное, в любой другой день сознание покинуло бы нас, но сегодня некий высший гормон удерживал его, и мы даже не пошатнулись, встав на ноги, хотя сандалии на высокой, дюймов в восемь, платформе больше походили на ходули. Определенно я был меньше ростом, чем Джед. А еще легче и сильнее. И вовсе не чувствовал себя на сорок восемь лет. Скорее на шестнадцать. Странно. Я огляделся. Внизу, под нами, лежал Иш, защита мира.
6
Имеется в виду фраза героя фильма «Охотники за привидениями» (режиссер Айван Райтман, 1984 г.) Уинстона Зеддмора: «Если у тебя спросят, бог ли ты, отвечай — “да”».