Таро встречался со мной по два раза в неделю до конца следующего семестра, а потом вернулся в Нью-Хейвен. К тому времени мне уже было известно, что он руководит исследовательским проектом «Пачиси» и придерживается теории, согласно которой все, или почти все, современные игры восходят к одному и тому же предшественнику — единичной игре. В своей лаборатории вместе с аспирантами Таро пытался реконструировать ее, собирая игры племен Центральной Азии, но очень скоро исследования привели его в Америку.
Этнографы в то время напустились на эту идею, как коршуны. Она и в самом деле немного напоминала теорию фон Дэникена со всякими прибамбасами типа культовой археологии и контактов с инопланетянами. Однако профессора Мору нападки мало волновали. Он был математиком, чистой воды исследователем и одним из немногих ученых, работавших в смежных областях теории катастроф, физики сложных систем и теории рекомбинантных игр, или ТРИ. Последняя в основном рассматривает такие игры, как шахматы и го, где фигуры — это единицы различной силы в пространстве. Экономисты, генералы и все прочие со времен Второй мировой войны обращались к классической теории вероятностей (которая связана прежде всего с азартными играми), а прикладная ТРИ вошла в моду только в 1990-е годы. Таро же полагал, что с помощью возрожденной версии игры жертвоприношения, используемой в качестве этакого очеловеченного интерфейса, можно значительно улучшить стратегическое моделирование, например, при разработке экономических прогнозов, сценариев сражений и даже при составлении прогнозов погоды. Профессор провел несколько удачных экспериментов еще до встречи со мной, но, прежде чем публиковать какие-то выводы, желал получить еще более убедительные результаты. В его лаборатории были созданы десятки реконструкций первоначального игрового поля. Мы с его командой (до и после моего поступления в колледж) потратили сотни часов, пытаясь докопаться до истины. Но вот что нам неизменно мешало: даже при полной уверенности, что игровое поле выглядело именно так, а не иначе, мы не знали точно, каким в древности был способ подсчета камушков или семян и тому подобного. И потому Таро решил испробовать другой подход. Он закупил мозговые сканеры.
У меня при себе все еще оставались пять кварцевых камушков из Гватемалы — единственное, что связывало меня с прошлым, поскольку семена тц’ите измельчились до состояния розового порошка и были заменены конфетами «Скиттлс». После приезда в Штаты я бросал (то есть играл в жертвоприношение) всего несколько раз. Но когда начал делать это снова, опутанный проводами в подвальной ганцфельд-камере[48] в Прово, мне показалось, что я повысил свой класс благодаря тому особого рода улучшению, которое приобретаешь за счет отсутствия практики. Сначала участники эксперимента в другой части здания разыгрывали разные сценарии, а я пытался их прогнозировать. Получалось довольно неплохо. Потом выяснилось, что мои предсказания более точны, когда люди на самом деле теряют деньги или получают травмы. По прошествии нескольких месяцев мы стали рассматривать реальные события — скажем, распространение СПИДа или первую нефтяную войну, — и тут мониторить было куда как труднее. Однако, несмотря на сложности, показатели росли, правда мучительно медленно. Таро говорил, что мой календарный бзик ускоряет расчеты и все же моей игре не хватает глубины. Мол, я недостаточно погружаюсь в процесс. Но я же был всего лишь мальчишкой — как я вообще мог сосредотачиваться? Однако пять лет спустя, когда я снова стал работать с Таро в Йеле, он отказался от экспериментов с изоляцией подопытного и вернулся к поискам исходной формы игрового поля. К тому времени я уже оканчивал университет. Мы использовали два бегунка и играли на поле, которое позволяло получать сравнительно точные результаты, но профессор сомневался, что оно соответствует искомому, изначальному варианту. Игра стала более гибкой и легкой, хотя была сложнее той, которой научила меня мать.
Разошелся я с Таро из-за глупости. Я считал, что мое обучение оплачивают Фонд Берленкампа и йельская лаборатория Таро, но выяснилось, что деньги поступали из ФИДМИ — от тех же психов, на которых он работал в Прово. Организация эта, как я знал, представляла собой хитроумный таран, с помощью которого мормоны, помимо прочего, хотели доказать, будто американские индейцы — потомки Иосифа. Поскольку я занял непримиримую позицию, окончательно примкнув к панмайяской коалиции, меня их происки стали здорово доставать и я высказал Таро свое недовольство. Есть люди, которым не угодишь, верно? Каким же я был неблагодарным. И остаюсь таким. Профессор же заявил: исходным плательщиком являлся вовсе не ФИДМИ, который финансировался из тех же источников, что и лаборатория. Дескать, он не может мне объяснить, кто за всем этим стоит. Я полез в бутылку и ушел. В лучшем случае это затея коммерческая, решил я, просто шайка наемных аспирантов-экономистов ищет способ обрушить рынок.