Непреодолимое желание толкало его вниз, в лабиринты, в то единственное Святилище, что, в сущности, одно и имело право так именоваться…
Пламя на Алтаре. Изумрудный огонь Силы… Почерневшая фреска.
О богиня, он всего лишь человек, он запутался! Если бы Ты дала знак, всего лишь знак… Как быть… Что делать…
В другое время он бы не колебался! Но…
Но Ринн влипла по его вине, если смотреть беспристрастно. Он так рассчитывал её научить (вот и научил, чёрт!), рассчитывал, что Ринн своей силой поможет удержать Завесу! И у Атариды будет время… пока не явится другой маг, подобный Эету.
Который мог бы дать силу пламени надолго…
Если он явится.
О богиня!..
Краски фресок блекнут день ото дня, и пусть верующим кажется, что на них всего лишь оседает копоть от светильников — это не копоть.
Штормы, что сотрясают Стены Атариды каждую ночь — это не простые штормы.
Шёпот, звучавший в Святилище — умолк. Едва уловимый шёпот, в котором столь многие пытались разобрать слова… Даже его более не слышно. Богиня уже не пытается обращаться к своим служителям. Иногда Иккона посещала страшная мысль: богиня мертва. Но, будь это так, Стены бы уже рухнули.
Что за боги столь рьяно преследуют Мортис? За какие провинности? Чьё желание мести столь пламенно?
Изодранные свитки не давали никакого ответа!
Быть может, богиня отчаялась и не ждёт более понимания своих служителей?
О, тысячекратно лучше гнев богини, чем её отчаяние! Хуже только её гибель…
Иккон остановился перед тёмной лестницей, ведущей к тайному входу в Общее святилище и ниже — в лабиринты, скрывающие путь к Алтарю.
И пошёл вниз.
По необъяснимому порыву священник замер перед дверью Общего храма — и толкнул её в сторону. Она отошла бесшумно, впустив жреца в полный теней простенок у алтаря.
Неподалеку стояла какая-то парочка: парень с длинными серебристыми волосами — судя по убийственной элегантности, вампир; и ничем на первый взгляд не примечательная девушка. Смертная, но неплохой маг — это чувствовалось по её ауре.
Парень что-то вещал, с тем непередаваемым обаянием, которое дано лишь вампирам. Правда, у этого к вампирскому шарму добавлялась львиная доля личного апломба — и коктейль получался сногсшибательным.
— Погоди, — прервала девушка. — Ты хочешь сказать, что Эет во всём храме смог увидеть только одну фреску?
Эет?
Иккон превратился в слух.
— Именно. Знаешь, Фрери, я тогда не придал значения… ну, мало ли, переутомился человек перед экзаменами… Но теперь, судя по возне, которую вокруг него подняли… Странно это всё. А ещё тогда он сказал: «Не проси ничего у богини. Она сама просит о помощи». Типа, «разве ты не слышишь?» Фрей, я чуть не упал! Разозлился тогда на него, если честно…
— Почему?
— Чтоб он мне указывал, что делать! Я так за тебя волновался, думал попросить богиню… а Эет мне — «не проси!» Позвольте, я сам разберусь. А тут ещё… Я с детства хожу в этот храм, и когда какой-то деревенский мальчишка начинает мне впаривать, что на алтарной фреске богиня держит в руке розу… Ну, я на нервах был, может, неадекватно среагировал… Сейчас бы я многое отдал, чтобы расспросить его поподробнее!
Иккон прислонился к стене.
О богиня…
«Судя по возне, которую вокруг него подняли»…
Да судя по словам этого вампира, вокруг Эета не подняли и десятой доли той возни, какую следовало бы поднять!
Неужели Эет был Избранником?
Богиня явила ему свой лик? И как он сказал — все остальные фрески в Храме… были…чёрными?
Почерневшая фреска над Алтарём…
Роза в руке?
Истинный лик?…
О Мортис!..
Но почему? Почему богиня позволила так обойтись с её Избранником? Неужели у неё не хватило силы его защитить? На такую мелочь — не хватило силы?…
Жрец до боли закусил губы.
«Она просила о помощи».
Эет её слышал!
Ларинну мало отправить личам!
Иккон готов был рвать на себе волосы от отчаяния.
Решительным шагом священник вышел из тени и предстал перед болтающей парочкой. Те вздрогнули от неожиданности и отступили на несколько шагов. Наверное, испугались.
Да уж! Наверное, он бы сам испугался, если бы сейчас мог увидеть своё лицо!
— Молодой человек! — резко бросил он парню. — Позвольте вас на пару слов.
Юноша в замешательстве обернулся на подругу, но подошёл.
— Господин… Иккон.