Житьё лис продолжало удивлять. Разжигали старики костёр, приглашали на общаг всех и сказывали истории, на которые приглашался и чужак. Недобро поглядывали на него, а при Лю Ма добрели сразу. Человек не был ревнивцем, но скрыть раздражение, когда другие лисы обращали внимание на белошёрстую, было тяжко, а на это посмеивались старики и шептали: “Попал под чары истинного. Может, и хорошо закончится эта историю”.
– Вот сюрприз будет ему в полнолуние. Скажи всем, чтобы никого около норы хранительницы не было, ни птиц, ни сверчков. Природа берёт своё, вишь взгляды, – и обращали внимание на виляющую хвостом Лю Ма, странно мурлыкающую подле человека. И уши поворачивались только к его голосу. Вся растворялась по зову, раскрывалась и жаждала быть лишь с этим существом и мучилась от незнания лисица.
И наступило полнолуние. Ждал человек возвращение Лю Ма с гуляний и не ожидал, что к ночи, как появится полная луна над миром, отовсюду раздадутся сотни животных голосов. Все скулили, зазывали, а среди сотен лис мужчина слышал единственный, жалостливый, Её! Это был стон лисицы, познавшего истинного, пробудившаяся женщина, шедшая к мужчине и ещё не осознавшая всех изменений. Её ломало, её несло к нему, тащило. Пятнадцать хвостов вились как змеи.
Полнолуние пробудило все чувства с лихвой.
С ужасом ждал приближение самец.
Сердце кровью обливалось от страха, билось оно птичкой безвольной перед красотой.
И вот белая мордочка появилась, вот Лю Ма заскулила, заплакала и вытянулась. Заскребла когтями по земле
– Нет, не стоит. Мы не женаты. Мы не любовники.
– Почему ты не можешь полюбить меня? – льнула ещё более безвольная лисица, облокачиваясь к шатающемуся самцу.
– Это прелюбодеяние. Бог не позволит.
– Где твой Бог? Здесь? Разве он против любви? Разве ты не хочешь, чтобы я была твоей, а ты – моим? – смотрела синими глазами, просила и умоляла.
– Ты не понимаешь, – ходили они по кругу. – Это тяжкий грех…
– Тяжкий грех – это убийство без причины, а любовь – высшее дарование и я его познала. И я хочу любить тебя.
– Мы с тобой едва знакомы! Как ты можешь хотеть меня любить? Если я урод, человек или моль в своём истинным обличии?
– Тогда я стану уродом, человеком или молью, – и набросилась нежная лисица на лиса и повалила на землю. И вот она человек, вот моль, вот птица в его лапах, и снова лисица. Вот в чём свойство клана лицунэ. Вот, что позволяло быть им свободными от предубеждений и любить так, как не любит никто. Лизала Лю Ма морду лиса, обнюхивала, тёрлась головкой о грудь его.
Смотрел человек на разумное животное и не мог более назвать её простым зверем или лицунэ. Разбивала прошлое, монументальные речи священников, все догмы и приличия. Свободная до неприличная. Нежнейшая из цветков. Страстней жизни. Она любила его, она любила его так, что эта любовь породила любовь в человеке к ней.
Молодая лиса совратила человека. Он отдался ей самозабвенно и вёл себя по-звериному. Святые назвали бы его “неразумной тварью”, вернувшейся к стаду животных и не имеющего теперь права быть с людьми, но какое дело теперь было ему до них, если подле лежала любимая, лишь его? Если он уже моет её шейку, наслаждается мурлыканием и до неприличия подвигается телом, боясь потерять.
Гон, требующий единения, прекратился. Лисица довольно сопела, иногда просыпалась и оказывалась к самцу поближе.
– Лю Ма, – тихо позвал возлюбленную человек.
– Да? – открыла глазки лисица и со всем вниманием стала слушать.
– Знаешь, почему ты превращаешься в человека?
– Почему же?
– Я не думал, что дойдёт до такого… Я не думал, что мне будет ради кого остаться здесь. Лю Ма, я человек.
– Ясно.
– Ясно? И ты так спокойно это говоришь? – поднялся лис и посмотрел на сонную мордочку возлюбленной.
– Ты много раз говорил про людей, и стрелы, и Бога. Я всё нашла: я нашла твои человечьи следы, когда отправилась к водоёму. И лошадь твою нашла, убитую, – и вновь поразился он Лю Ма. Впервые он слёзы так ронял. – Если бы сказала, ты исчез, а теперь ты мой! Мой! Мне жаль родителей и клан, но я не могу… Я нашла тебя. Я не хочу тебя отпускать…
– Лю Ма, если знаешь, пойми меня. Там, за границей ждёт меня семья. Она может быть мертва. Если нет – я должен её спасти.