– Лю, посмотри на меня, – взял в ладони лицо напуганной лисицы. – Никто тебя тут не обидит, а если посмеет, – обратился уже ко всему двору, – от моих рук падёт. Отдохни немножко в покоях, а я должен к матери подняться.
– Они злые.
– Они напуганы, как и ты. Доверься мне.
И позволила Лю набросить на себя ткань, скрывающую наготу, отвести себя в покои гостевые. Оказалась в комнате тёмной, лишь редкие узкие окна свет даровали. Душили её камни многочисленные, но согласилась она потерпеть немножко. Забралась на мягкие перины она, свернулась и уснула. Много сил потратила, чтобы гром и молнии вызвать.
.
.
Мать сына целовала. Дети обнимали отца. Жена стояла поодаль и не могла ничего сказать.
– Я должен кое-что сказать, – начал Гордон и принялся говорить о дне, когда его столкнули, как он выжил, кто ему помог, кого он полюбил всем сердцем. Смотрел на Эмиральду, терявшую надежду, на мать возмущённую.
– Побойся бога, – вспылила мать. – Спасла она, одарил бы. Но ты женат! Хочет быть с тобой? Любовницей сделай.
– Меня женили без меня, когда мне стукнуло пятнадцатая зима, матушка. Я был примерным мужем и отцом, и сыном своего отца, но я мёртв уже. Король об этом знает. Мир камням, графств не мой уже – нашёл себя на Востоке и там останусь жить.
– Гордон! – воскликнула Эмиральда и зарыдала во всю мощь.
– Я вернулся вас спасти и посмотреть, как жить вы будете без меня. Но это не значит, что после брошу вас, – трепал головку младших сынков своих и дочерей. – Моё место займёт Артур. Детям я наследство раздам. Эмиральда будет вдовой, а потому свободной станет – младших братьев больше нет у меня. Ты можешь выйти замуж, в монастырь уйти или остаться здесь – детей растить и нянчить внуков. Это – дом твой.
Надвигалась ночь. Тела убитых на полях тащили крестьяне на тележках. В стойле пил и ел конь с золотыми копытами. Приходили в себя домашние, привыкали к выбору хозяину, пойти против него не смели. Ожидал Гордон старших сыновей, чтобы волю свою сказать последнюю. Приказал слугам собирать вещи, от рубашек до кубков, чтобы быт в лесу устроить по его привычкам. Отпевал священник мертвецов, придавая на суд Господу. Оплакивала мать сына нерадивого, целуя в лоб его. А небо чёрное светлело, корабли облачные сходили с графства, открывая звёзды далёкие и светила ночные.
Обнимал Гордон Лю, ласкал ушки слегка заострённые, гладил по мягким волосам. Жалел её за свой несносный характер. Привыкал к ней под плач и утешение жены его, что в башне сидела закрытой и никого не желала видеть.
Почти неделю пробыла Лю в замке Гордона. Ощущала себя чужой: ела руками, не любила носить тяжёлые платья дам, скакала в платье ночном, румянец вызывая у слуг. Босыми ножками шаркала по камню. Разглядывала гобелены, картины, сносила высокомерие Эмеральды, ходящая горделиво и показывающее каждым движением превосходство.
– Не любишь ты никого, на самом деле. Сама ведь плакала, когда венчалась с ним, а теперь жить не можешь без него? – закричала Лю, когда кинулась баба в ноги лисицы. – Теперь же он мой, а ты не хочешь его отдать.
– Он не твой!
– Он мой. Он сам мне это сказал.
– Ты не его круга. Ты всего лишь оборотень.
– Я не хуже тебя. Да, я не понимаю этих знаков, – показывала на книги Лю, – но это не лишает меня достоинств и причин, чтобы любить. Если ты любишь его – пожелай ему счастье со мной и счастье своё найди сама.
– Не оставляй деток без отца! Прошу!
– А я не оставляю! Я не тюрьма и не закон, но дом теперь ему Восток, а замок – домик гостевой, – сверкнула синими глазищами хранительница и выбежала из библиотеки. С детьми столкнулась Гордона и увидела в них маленьких лисят. Как он могла оставить деток, когда сама была лишена и матери, и отца?
Вновь муку ощутила Лю Ма. Бросилась на грудь к Гордону и заголосила:
– Жестока ли я? Отрываю ли детей от тебя?
А Гордон лишь голову склонил. Упала на колени Лю Ма и заплакала горько.
– Не лучше людей я. Жадна я!
– Тогда что делать мне? У меня уже есть семья, но я люблю тебя. Покинуть Восток не смею, но часть моя большая и людям отдана. Получается, жить мне на границе людей и нелюдей, Лю Ма, коль велит судьба. Возможно, в этом предназначение моё? Стать мостом между мирами?
Возможно, Бог или Природа со Вселенной жаждали примерить два мира разных. Возможно, всё было дело случая, кто знал? Да только легче не становилось. Сидела Лю Ма перед Гордонам, слушала зовы матери его, сама темнела. Больно было сердце её. Уже готовилась оставить любимого. И умирала от мысли этой.