Из соседней комнаты донесся сдавленный стон.
— Тогда он сказал, что это очень благородно с моей стороны: подарить музею такой драгоценный подарок, — продолжал дядя Сеня, словно не слыша. — И еще сказал: «Это вы прочли строчки Пушкина, я тоже люблю эти стихи». — Дядя Сеня помолчал и добавил: — Очень-очень интеллигентный человек, между прочим.
— На эти деньги ты мог купить самую дорогую путевку… — Тося наконец показалась в дверях. — Самую дорогую путевку в Кисловодск, и жить в номере «люкс», как Эмиль Гилельс…
— Слушай, зачем одесситу Кисловодск? — Дядя Сеня пожал плечами. — Я могу пойти вечером на бульвар и дышать там воздухом сколько захочу. На нашем бульваре воздух как в самых роскошных горах. Даже лучше. И потом… — Он повернулся к сестре. — Тосенька, — сказал он мягко, — в этой папке не только старые газеты. В ней мои и твои воспоминания. И что бы ты сказала, если бы твой брат стал торговать нашими воспоминаниями о тех трудных и незабываемых днях? Ах, Тося, Тося…
Седая Тося молча посмотрела на него; мне показалось, что ее губы дрогнули в улыбке.
— Кошмарный человек, — произнесла она и вышла.
Дядя Сеня вытащил из чемодана другой ветхий газетный лист, осторожно его расправил и начал читать. Очков он по-прежнему не носил.
— «Можно представить Одессу без моря, без кафе, даже без одесского порта, — громко и торжествующе читал дядя Сеня вслух. — Но без Уточкина? И каждый раз, когда Одесса читает об успехах Уточкина, она радуется. И в самом деле, какое величественное зрелище должна представить эта картина: легкокрылая птица, создание двадцатого века, — и в ней сидит одессит. Аэроплан над пирамидами Хеопса — и в нем сидит одессит…»
Он положил газету на колени и победоносно посмотрел на меня.
— Ну? — спросил он. — Что вы на это скажете?
В СЛУЖЕБНЫХ КОМНАТАХ МУЗЕЯ
В среду, в десять часов утра, в своей комнате умер Илья Денисович Коротков.
Первым узнал о его смерти внук.
Мальчик вбежал в комнату и увидел деда в необычной позе: тот сидел, положив голову на скрещенные на письменном столе руки, и не то отдыхал, не то спал. И хотя наклон его большого тела был покоен, хотя он опирался на вытянутые руки лбом, словно сам выбрал для себя удобное положение, — в его неподвижности, в тусклой белизне висков было нечто удивительное, пугающее, нечто такое непонятное, что мальчик закричал и бросился со всех ног к матери.
Через несколько дней должен был состояться доклад Ильи Денисовича в Музее Революции. Утром Борису Стрельченко, молодому научному сотруднику музея, ответственному за организацию торжественного вечера, позвонили по телефону, и вздрагивающий женский голос сообщил о случившемся несчастье. Стрельченко был так ошеломлен, что переспросил дважды и потом от полной растерянности сказал:
— Вы шутите! Ведь он только вчера приходил к нам…
Голос в трубке умолк. Потом женщина тихо, с хрипотцой сказала:
— Я и сама поверить не могу, что его нет.
Трубку положили, а Стрельченко все сидел, держа руку на телефоне, ошеломленный и печальной вестью, и сознанием собственной бестактности.
Илью Денисовича он знал с начала своей работы в музее. Ветеран партии, Коротков начал свою революционную работу еще в начале века. Борису Стрельченко он казался живым справочником по истории партии; научному сотруднику часто приходилось обращаться к Короткову за консультацией, и он всегда восхищался щедростью тех живых зримых образов, в которые Коротков облекал любую, даже самую сухую справку.
В первый раз он встретил Короткова на одном из совещаний в музее. Обсуждался план новых экспозиций. Илья Денисович попросил слова. Усевшись удобней, Стрельченко приготовился слушать.
— Жизнь идет быстро, — сказал Илья Денисович, весело и дружелюбно оглядывая зал. — Хочется, чтобы в любом зале музея мы ощущали ее дыхание. Знаете, как летит время? Упустишь срок — не догонишь! Я предлагаю приобрести для фондов музея первую палатку, установленную на целине…
«Что он говорит? — изумившись, подумал Стрельченко. — Вот уж никогда не ждал!»
— Надо уметь различать в обыденных вещах великие приметы времени, — продолжал Илья Денисович, улыбаясь одними глазами. — Если мы запремся в музейных залах и упустим то, что на наших глазах создает жизнь, — время нам этого не простит…
Когда совещание закончилось, Стрельченко подошел к проходившему мимо Илье Денисовичу и неловко представился. Ему хотелось поговорить с ним.