Так, месяц за месяцем, шла жизнь в Бернартове.
Вечером, когда Милада возвращалась после работы в больнице, она порой останавливалась в передней и слушала, как дышит дом.
На вешалке, зацепившись воротником за крюк, висела заштопанная курточка Радбора; рядом с нею, расправив на стене широкие складки, точно кланяющаяся балерина, висело пальтецо Драгомилы, перешитое из старой бабушкиной шубы. На полу стояли детские калоши и башмаки.
По десяткам примет, понятным ей одной, Милада, еще не входя в комнату, знала, как дети провели день. Латка на рукаве Радбора отпоролась, к куртке прилипли сосновые иглы и катышки песка, — значит, Радбор побывал все-таки в лесу, и вдобавок там была потасовка с ребятами. «А может быть, они просто боролись на лужайке в саду?» — утешала себя Милада, держа в руках башмак дочери, весь в рыжей глине. Это значило, что Драгомила забегала к своей подружке Геле, живущей на самом конце деревни. Милада прикоснулась к курточке сына, и та в ответ зазвенела, точно колокол: из карманов торчали отвертка, старая дверная ручка…
В переднюю донеслось потрескивание сырых дров в железной печке, которая теперь стояла посреди столовой, и приглушенные голоса. Дети о чем-то спорили.
— Дай я сделаю сам! — сердито сказал Радбор, и Милада счастливо засмеялась, снимая ботики.
Как хорошо она знала в сыне это самолюбивое: «Я сам!» Радбор терпеть не мог, когда ему помогали. Он все хотел делать сам. «Так же, как и его отец», — подумала Милада и прислушалась, вернулся ли Иржи. Нет, его еще не было. Как похудел Иржи, каким усталым и больным выглядит он после тяжелой работы…
Запинаясь, с отдышкой пробили старые часы, со стола упала книга. Милада все еще стояла в передней, держа в руке снятый ботик, и размышляла.
Дети, растущие дети…
Каждый день мать открывала в них что-то новое. В детстве она боялась темноты, боялась грозы. Но Радбор ничего не боится. Вчера вечером, когда ее вызвали к заболевшему ребенку, Радбор пошел ее провожать. «Я сам!» — сказал он отцу, когда Иржи надевал пальто в передней. Он стоял перед матерью, десятилетний мужчина в курточке с поднятым воротником, и ждал, пока она укладывала докторский чемоданчик.
Господи боже мой, еще недавно она вела его за руку от шкафа до кроватки, и это был такой долгий и трудный путь! И вот сейчас он сам ведет мать по скользкой тропе через тревожно гудящий сад. В темноте она плохо видит; он знает это и учит ее, как старший:
— Поднимай выше ноги, когда ступаешь! Тогда ты не зацепишься за корни…
Вчера она увидела в окно, как он натянул между двумя деревьями канат и стал взбираться, изображая канатоходца. Выскочив, она успела подхватить сына, когда он валился с каната головой вниз, прямо на острый камень. Не удержавшись, она в сердцах больно шлепнула его, а он только закряхтел и сказал незлобиво:
— Из-за такой чепухи?
Драгомилка ведет дневник и держит его под замком. Недавно она оставила тетрадку на столе, и Милада, не утерпев, заглянула туда.
На первой странице было написано красным карандашом: «Строго секретно».
Но вместо детских тайн и признаний, которые мать ожидала увидеть, ей открылись вырезанные из старых журналов картинки, которые девочка наклеивала на страницы дневника. С изумлением мать узнавала колонны Парфенона, здание Лувра, старые замки Чехии, Национальный театр в Праге, памятники чешским великим поэтам… В эту же тетрадь Драгомилка переписала стихи Гейне, отрывок из поэмы Станислава Неймана, сонет Шекспира, стихи Святоплука Чеха…
Как маленький воин, Драгомилка оберегала от фашистов сокровища, созданные искусством народа. И мать закрыла тетрадку с надписью «Строго секретно» и робко положила ее на место.
Нет, отчий дом все-таки был крепостью, если он мог сохранить за своими толстыми стенами столько надежды и доброты, такую веру в победу.
Не одну весну они прожили здесь.
И вот опять пришел апрель с его ветреными днями, свежими, красноносыми рассветами, с запахом прели и холодной воды в саду. Весна несла долгожданное избавление и свободу.
Советские войска продвигались все дальше на запад. Люди, приходящие к Иржи, рассказывали о том, как чехословацкие патриоты помогают Советской Армии громить врага. Советская Армия вступила в Берлин. Соседи шепотом рассказывали подробности самоубийства Гитлера; каждый передавал их по-своему. Прошел слух, что Советская Армия вступила в Брно; кто-то утверждал, что советских парашютистов видели в Таборе; говорили, что в Праге идут уличные бои… Бернартов был полон слухов, соседи бегали друг к другу, сообщая все новые вести. Иржи рвался в Прагу, но Милада умоляла его не ездить. Разве можно оставить ее одну с детьми в такие дни?