Милада продолжала что-то укладывать в чемоданчик, маленькая, озабоченная, взъерошенная, как перепелка. Ольга огляделась: тяжелые, с львиными лапами стулья, низкий стол, ореховый торшер в углу… Квартира адвоката или врача. На стенах плоские вазы с вьющимися цветами, несколько гравюр, фотографий в рамках…
Перехватив взгляд Ольги, Милада покачала головой, опять угадав ее мысли.
— Нет, — сказала она. — Здесь нет фотографий моего мужа и детей. Я их убрала. А их у меня очень много… — добавила она, не глядя на Ольгу. — Есть снимки, сделанные в Багдаде. Потом мы привезли много фотографий, когда были с Иржи в Риме и Флоренции, во время отпуска. В Париже нас фотографировал Роже Деваль, друг Иржи, молодой художник, — перечисляла она, и Ольга поразилась бесстрашию, с каким она возвращалась к этим воспоминаниям. — И еще снимки, сделанные в Бернартове. Иржи и я — мы оба любили фотографировать детей, — говорила Милада ровным голосом. — Но сейчас я все это убрала.
Она закрыла чемоданчик и села за стол. Красивая племянница, прикусив губу, внимательно поджаривала в тостере хлеб. В открытое окно лилось осеннее тепло. Милада сидела за столом, выпрямившись, чужая среди своих. И снова Ольга узнала невидимую стену горя, которая может вдруг отгородить человека от всего мира.
…Сколько раз потом Ольга вспоминала эти дни! И всегда ей казалось, что они слились в один огромный день, полный страха, надежды и нескончаемого ожидания.
Вот она сидит у дверей палаты в то время, когда Милада осматривает Сергея, — сидит и ждет ее решения. И вот она снова сидит и ждет, но теперь уже в другом коридоре больницы.
По коридору снуют санитарки и сестры, проходят, переговариваясь, врачи. Справа закрытая дверь, и за нею — ход в операционную.
Там, на столе, лежит распластанное, неподвижное, почти бездыханное тело с вскрытой грудной клеткой. Отогнутые вверх ребра торчат, словно оперение огромной птицы. Это — Сергей, ее брат. Милада его оперирует.
Ольга смотрит на людей в белых халатах, идущих оттуда, с другого конца коридора. Ей кажется, что все они чем-то встревожены, и она с ужасом вглядывается в их лица. Она силится представить, что сейчас происходит в операционной.
Сколько раз в своей жизни она сама стояла у этого стола, подавая инструменты хирургу, сколько раз видела этот ровный, беспощадный, лишенный теней свет, заливающий операционное поле…
Но тогда все было по-другому. Она помогала спасти жизнь раненого, она заботилась о нем, делала для него все, что в ее силах. И все-таки это было по-другому. А сейчас это Сережа. Его кровь, его жизнь. Сережа, единственный брат.
Она силится представить, что происходит сейчас в операционной. Силится представить — и не может. Ничего больше не может. И ждать тоже не может. Может только умереть, чтобы Сергей остался жив. Но сейчас это ничего не значит.
И вдруг дверь в другом конце коридора открывается.
Входит кто-то, кого Ольга не знает.
Кто-то незнакомый, высокий, сильный, идущий быстрой, уверенной походкой. Этот кто-то движется к Ольге, и она ощущает плывущий к ней сухой горячий ток энергии и силы. Неизвестный ей человек одет в белый халат, голову его покрывает шапочка, на лице марлевая маска. Рука, с которой уже снята резиновая перчатка, сдвигает маску вниз.
Это Милада.
Она молчит и тяжело дышит, смотря прямо на Ольгу.
И Ольга встает и смотрит на нее, прижав обе руки ко рту. Ольге кажется, что она стоит так всю жизнь, смотря в это усталое, сильное, чужое лицо, не смея спросить, ме смея угадать.
Стоит и ждет.
Наконец она снова садится на стул и начинает плакать. Она плачет счастливо, безудержно, громко, как плакала только в детстве, не в силах удержаться и не стыдясь своих слез.
А Милада стоит над ней и гладит ее по голове. Точно девочку.
Вот как все это было.
Вот как бывает на свете.
Весна в этом году пришла рано, воздух был легок, свеж и пахнул морем, как бывает иногда ранней весной, даже если море очень далеко, а вокруг только холмы да леса. Садовник Карась возился у парников; он стоял спиной к калитке, в зеленом фартуке, завязанном крест-накрест на горбатой спине. Краснощекая Милена Дворжакова, почтальон, проехала мимо на велосипеде и не узнала Милады. Она проехала, даже не повернув головы, крутя педали своими мускулистыми ногами в войлочных башмаках, а Милада смотрела ей вслед, и ей казалось, что мимо промчалась тень, пришедшая совсем из другого мира, в котором она, Милада, когда-то жила.