— Сбор? — Стрельченко не сразу понял.
— Торжественный сбор, — повторил мальчик. — Будут принимать в пионеры. — Он замолчал.
— Вот оно что… — сказал Стрельченко медленно.
— Я сначала не хотел идти на сбор, — проговорил мальчик. — Но мама сказала… Мама сказала, что дедушка бы сказал… — Подбородок его дрогнул.
— Проводить тебя в третий зал? — спросил Стрельченко тихо.
Мальчик покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Я сам.
Он постоял еще секунду, потом повернулся и пошел к выходу.
Дверь за ним закрылась, и тотчас же Стрельченко услышал, как каблуки его быстро и часто застучали по крутым железным ступеням, словно прошумел по крыше весенний дождь.
И вспомнились Стрельченко, как уже вспоминались не раз, старые деревья в лесу, облитые светящимся потоком молодой листвы, с крепкими, как металл, корнями, глубоко ушедшими в землю.
Старые деревья, которые каждую весну света самой жизнью своей утверждали победу бессмертной молодости на земле.
ГОЛОВА ВОИНА
Утро было жарким, и крыша вагона так накалилась от солнца, что я проснулась с чувством, будто спала в духовке. Накануне ночью я увидела за окном тусклую, тяжелую воду канала, в которой блестела звезда. Но потом все исчезло, вдоль полотна потянулась белесая мгла, и страницы лежащей на столике книги припорошил песок, горячий и тонкий, как пыль.
Я не сразу поняла, что это песок пустыни. Но утром я ее увидела. Бугристые гряды песка подступали к рельсам, иногда их рассекало русло реки, высохшее и сморщенное, как старческая кожа. Пески тянулись до самого горизонта, сливаясь с горячим желтым небом.
Поезд замедлил ход и остановился. Наверное, это был самый медленный поезд на свете, он не пропускал ни одного полустанка.
Впереди виднелась узкая платформа и несколько домиков, которые пеклись на солнце. Обугленный от зноя дежурный в красной фуражке стоял у станционного колокола, неподвижный как памятник. На платформе не было ни одного пассажира, да и откуда им взяться здесь? Но когда платформа и дежурный уже поплыли назад, в коридоре послышались шаги.
Я ехала в купе одна и, признаться, надеялась доехать так до Москвы. Но шаги остановились у моей двери. Что-то грохнуло, послышался сердитый голос, низкий и густой, как у шмеля. Голос спорил с проводником. И наконец, пассажир появился в дверях.
Я изумленно уставилась на него.
Это был очень щуплый и очень молодой человек в пожелтевшей от солнца соломенной шляпе, парусиновых брюках и рубашке, похожей на женскую кофточку. Сквозь стекла очков хмуро смотрели голубые детские глаза. Под мышкой новый пассажир держал большие, тяжелые, неудобно связанные папки, за спиной его был вещевой мешок.
— Добрый день… — сказал он, не глядя на меня, и бросил мешок, в котором опять что-то грохнуло, на верхнюю полку.
Не беря лестницы, он одним рывком перемахнул на полку сам, некоторое время сердито копошился, что-то вытаскивая, и потом на полке стало так тихо, будто пассажир умер.
Привстав, я взглянула наверх.
Пассажир лежал на боку, свернувшись калачиком, подложив под щеку загорелую исцарапанную руку, и крепко спал. Очки он снял, длинные ресницы золотились на смуглой щеке; изредка пассажир длинно и прерывисто вздыхал. На ногах у него были серые носки, аккуратно зашитые черными нитками.
Он проснулся только к вечеру, когда в купе зажгли свет.
Вначале он сидел на полке, свесив ноги, и долго шарил по одеялу — что-то искал. Когда он спрыгнул вниз, я поняла, что он искал очки, но так и не нашел их. Соломенные волосы его торчали, как перья. Он схватил мыльницу так свирепо, словно это была граната, и ушел умываться, не произнеся ни слова. «Послала судьба мне спутничка…» — подумала я.
Вернулся он причесанный, умытый, но еще более мрачный.
— Простите, в этом поезде есть вагон-ресторан? — спросил он, бросив мыльницу в сетку.
— Сейчас там перерыв, — сказала я.
— Ясно, — сказал он и сел за столик. — Обычная история. Очки я потерял, ресторан закрыт на перерыв, паспорт я оставил в гостинице. Классический случай.
Я промолчала.
— И это еще не все, — продолжал он, ядовито усмехнувшись. — Это, так сказать, только детали. Вам повезло, вы едете с неудачником-чемпионом.
Он вынул из рюкзака бутылку воды и стал ее открывать. Металлическая пробка легко снялась: бутылка была пуста.
— Видели? — Пожав плечами, он поставил бутылку под стол. — Просто смешно! Интересно, куда же девалась полная бутылка?