Поток людей, возвращающихся домой после работы, все густел.
Одни шахтеры шли молча, степенно опустив тяжелые руки, но больше всего было таких, которые на ходу что-то обсуждали, перебрасывались веселым словцом, крепкой шуткой. Эта ежедневная встреча людей, связанных общим трудом, ежедневное совместное неторопливое возвращение после работы было своего рода филиалом рабочего клуба, когда каждый знал, что встретит здесь товарища, может на ходу обсудить дела, о которых еще не успел поговорить.
Чувство приподнятости и какого-то спокойного доброжелательства друг к другу витало над этим человеческим потоком, ровно и мерно струящимся через площадь. Это чувство знакомо каждому шахтеру, когда после работы под землей, после многочасового глубоко скрытого душевного напряжения, которое всегда испытывает человек, ощущая над собой огромную тяжесть пластов земли, поднимаешься на поверхность и видишь над собою прежнее высокое светлое небо.
— Я отдохну, Сережа… — сказала Милада, хотя не чувствовала ни капельки усталости. — Я посижу здесь на скамеечке, а ты пока поди поговори…
Сережа подвел ее к скамейке и усадил так осторожно, словно Милада была сделана из фарфора. Он отошел на два шага и тотчас же стал частью этого потока, продолжающего двигаться через площадь. Он вошел в него сразу так естественно и живо, как бывает только тогда, когда это является для человека привычным и необходимым ему состоянием.
Сидя на скамейке, Милада вглядывалась в людей, проходящих мимо.
Это была ее первая большая встреча с народом, который стал ей так дорог. Она знала, что этот народ принес столько жертв, сколько мало кому выпало на земле. Но она знала и другое: никакой народ не испытает в будущем те трудности, которые пережили вот эти люди со спокойными и добрыми лицами, идущие домой после рабочего дня. Ибо каждый из них, вынесших все самое трудное на своих плечах, протянет могучую руку помощи брату и другу, если тот будет в ней нуждаться.
Милада понимала, что эти люди долгое время отказывали себе во многом. Она внимательно разглядывала, как одеты сейчас шахтеры, всматривалась в их лица. Это была та простая одежда, какую носит в будни рабочий человек. Но все было добротное, свежее, крепкое; все говорило о достатке и покое. И каждый нарядный дом этого молодого города, каждый красный, точно игрушечный, мотороллер, с победоносным шумом проносящийся через площадь, каждый новенький «Москвич», где сидел за рулем шахтер в рабочей куртке, казались Миладе не просто созданиями рук человеческих, а ликующими побегами того идущего издалека изобилия, того прогресса, которые столько лет самоотверженно и бескорыстно строят эти люди на своей многое испытавшей, огромной и справедливой земле.
Позади послышался оживленный Сережин голос.
Милада обернулась.
Сережа стоял, блестя шоколадными глазами, и что-то говорил строгому седому человеку с золотой звездочкой на лацкане пиджака. Скорее по выражению Сережиного лица, нежели по отрывкам фраз, Милада догадалась, что Сережа о чем-то просит. Она прислушалась.
— Это я не потому говорю, что я сам ремонтник… — долетело до нес. — Это вам каждый про них скажет. Не слесари, а орлы, — таких ребят поискать! Кому ж дать квартиру, как не им? А получается так: они в общежитии, а у вас, Василий Петрович, в новом корпусе две квартиры пустуют. Я это знаю, я, если вам честно сказать, туда несколько раз через балкон лазил, чтобы лично убедиться.
— Сколько я вам в прошлом году площади дал? — пророкотал Василий Петрович.
— Так то же не ремонтникам! — Сергей хитро сощурил глаз. — А я о своих ремонтниках беспокоюсь. Конечно, они ребята молодые. Но, как говорят, молодость — не беда, с годами пройдет… Как же решим, Василий Петрович?
Проехали мимо самосвалы, их грохот заглушил беседу. Милада видела, как двигались Сережины губы, как он жестикулировал и вдруг озадаченно всплеснул руками. Потом он улыбнулся. Все это походило на кадры немого фильма. И опять, хотя Милада не могла разобрать ни одного слова, она по выражению лица Сережи безошибочно поняла его состояние, поняла, что он добился того, о чем просил.
Сережа подошел к ней и сел рядом, переводя дух. Вид у него был победоносный, хохолок на макушке воинственно торчал.
— Сейчас погуляем в парке культуры, — успокоил он Миладу и вытер лоб платком. Видно, беседа не так-то просто далась ему.