— Мне ни один не нравится, — поморщилась Ки’Айли. — Зачем?
— Хочу узнать, за сколько он рассосется. Если рассосется вообще, — с новой усмешкой ответил он. — У Древних еще не бывало шрамов, это экзотика. Полезно узнать, как быстро он сойдет.
Ки’Айли задумчиво провела ладонью по его обнаженной спине, ощущая неровности.
— Пожалуй, вот этот — ладно уж — оставлю, — сказала она, невесомо обрисовав пальцем длинный прямой шрам поперек всей поясницы. — Не очень уродливый...
— А еще он будет напоминать мне, как ты их сводила, — с горьким спокойствием сказал вдруг Рон’Альд. — Всегда.
Сердце Ки’Айли сжалось, как уже сжималось тысячи раз за эти дни — от сострадания и желания спасти его от этой боли. Она хотела быть на его месте, чтобы избавить от мучений. Но прошлое... Будущее можно изменить лишь иногда, а прошлое — и вовсе неизменно.
— Рон’Альд! Антео... что они с тобой делали?!. — не выдержала она. — Я приму все, я разделю с тобой это...
Он резко перевернулся на спину, заложил руки за голову и снова посмотрел на нее из своей черной бездны. В которой — она знала — был не одинок лишь вот так, глядя на нее.
— Наверное, придет время, когда я не захочу вспоминать об этом ради себя самого, — ответил он. — Но не сейчас, антеоли. Сейчас, ты знаешь, я не смогу просто «рассказать» тебе... Ты знаешь мои свойства. А я не позволю, чтоб даже тень этого коснулась тебя, Ки’Айли.
— Лучше бы я была на твоем месте! — не в состоянии сдерживать слез, сказала она.
Лицо и все тело Рон’Альда передернуло, словно его ударило током.
— Не говори так! — сказал он резко. Подвигал руками и ногами, словно приводил себя в порядок, и вдруг спокойно продолжил:
— Сейчас я могу сказать лишь, что... У нас было двести лет счастья. И этого хватило, чтобы вытерпеть тридцать лет пытки. Все время, что мог... я думал о тебе. И вспоминал. Подробно, как могут Древние. Этого хватило, чтобы выжить.
— Антео... — только и смогла прошептать Ки’Айли. И затаила дыхание, потому что он перевел дух и неожиданно продолжил. Хоть она и не рассчитывала, что он еще расскажет о том, как это было и что это было.
— Просто физическая боль не страшна, — сказал он спокойно. — От нее быстро привыкаешь отрешаться. Но эти твари добирались до самых болевых точек сознания. Не знаю, как технически им это удается. Видимо, так же, как это их поле, блокирующее нашу способность ходить по мирам. Поголовно телепаты, они преуспели в подобной технике.
Рон’Альд помолчал под ее сочувственным взглядом, потом вдруг резко вздохнул, а Ки’Айли положила ладонь на его руку: все понимаю, принимаю, люблю. И он продолжил:
— Знаешь, те, кто столкнулся с пытками и насилием, нередко винят себя. Мне всегда казалось, что Древние устойчивы к этому — у нашей психики куда больший резерв. Достаточно посмотреть, сколько десятилетий ты справлялась с видениями, способными свести с ума... Но иногда я винил себя. За свою самоуверенность подойти к их кораблю так близко, что эта техника, блокирующая межмировые переходы, подействовала на нас. Потом... Когда умер Ар’Дейн.
— Ты не мог выжить за двоих, — мягко произнесла Ки’Айли. — И для Вселенной было важнее, чтобы выжил ты... И... для меня тоже.
— Я понимаю. Но не в этом дело, — Рон’Альд перехватил ее руку и сам накрыл своей ладонью. «Надо же, даже температура тела у него сейчас ниже, — подумала Ки’Айли. — Сколько еще времени ему восстанавливаться? Какую силу духа имеет мой антео, если выжил в такой ситуации?»
— Ар’Дэйн не был телепатом. Поэтому я блокировал его память — грубо, бескомпромиссно, на другое не было времени и сил. Ведь эти твари хотели не только знать наши возможности и предел прочности. Они хотели выяснить многие вещи. Например, откуда мы знаем, где произойдет их следующая атака. А позволить, чтобы за тобой началась охота по всей Вселенной, я не мог. Ценой за это была жизнь Ар’Дэйна, но я не сомневался. Думаю, мое постоянное воздействие, чтобы под пыткой он не выдал тайны Древних, доконало его быстрее... Я не сомневался тогда. Но когда он умер... Иногда сомнения стали приходить.
— Ты сделал все правильно, — мягко улыбнулась Ки’Айли, подняла к губам и поцеловала его руку. — Не во мне дело, ты должен был спасти нас всех...
— Да, возможно, — усмехнулся он. — Когда умер Ар’Дэйн, стало совсем... тяжело. Не знаю, как я продержался еще тринадцать лет. Наверное... очень хотел победить. И постоянно думал о тебе. Ты ангел, Ки’Айли, — теперь он поднес ее руку к губам и легонько поцеловал. — Ты ангел, если даже только мысли и воспоминания о тебе спасают душу и разум.
— Это не я, это твоя любовь... — со слезами на глазах произнесла Ки’Айли. Он открывал ей душу — столько, сколько мог, не давая коснуться той невозможной тьмы и боли, через которую пришлось пройти.
— Моя любовь — к тебе, а значит — ты, — уголками губ улыбнулся он. — Я должен был вернуться... Под конец я понимал, что либо я смогу уйти в ближайшее время, либо умру. Чувствовал, что умираю. И так же я чувствовал, что умираю, когда полз по мирам к Орлеану... Понимал, нужно чудо — например, эльфийская благодать, чтобы выжить. Он помог мне. Но, конечно... Знаешь, антеоли, со мной до этого никогда такого не было, — в черной бездне мелькнула молния. — Я ведь всегда хорошо владел собой... А тут. Как только мне стало лучше, как только понял, что буду жить, я вернулся и положил их всех, весь исследовательский центр, где нас держали. Эти твари ничего не стоят в ближнем бою... Даже изможденный Древний — смерть для них. Я преодолел их технику единожды, и она больше на меня не действовала. Они не могли заблокировать мои способности: хождение по мирам, не могли и причинить боль своими пыточными установками. И все же... Мне не понравилось мое состояние аффекта. Древний не имеет право терять над собой контроль. Никогда. Это опасно не только для него.
— Тебя пытали тридцать лет, антео, — тихо сказала Ки’Айли. — Я сама готова идти туда и мстить за тебя. Жаль, что ты не показываешь мне дорогу... — чуть усмехнулась она. Они оба понимали, что именно поэтому не показывает.
— Потому и не показываю, — вслух усмехнулся Рон’Альд.
— Ты герой, истинный герой во всем, антео, — сказала Ки’Айли и прильнула к нему, потянулась губами к его губам. Мимолетно она подумала, что скоро обязательно скажет Эл’Боурну все прямо. Они выдержат. У каждого свой героизм. Рон’Альд сделал невозможное — выжил там, где не выживают, и принес сведения для победы. Теперь их черед — расторгнуть то, что расторгнуть нельзя — как раз ради Рон’Альда. А кстати, почему нельзя расторгнуть? Ки’Айли догадывалась почему. Но признаваться себе в этом не хотелось... И уж тем более даже краем сознания она не позволяла себе думать, что не сможет справиться.
И словно в подтверждение ее подозрений в тот момент, когда губы почти соприкоснулись с губами ее антео, «червяк» в солнечном сплетении сделал круг, словно пробуравливая траншею внутри нее. И ее согнуло пополам, заставило инстинктивно отпрянуть от Рон’Альда.
Но «червяк» не угомонился. Резко он ударил «хвостом» вверх, прямо по легким, лишая ее способности дышать. И Ки’Айли замерла, беспомощно глотая воздух, как рыба, вытащенная из воды. Она Древняя, она выдержит... Можно не дышать несколько часов. Но это была не задержка дыхания. Это было другое. Червяк Одобренного брака активно и сильно душил ее изнутри, лишая не только воздуха, но и сил.
Рон’Альд аккуратно, но крепко взял ее за плечи, развернул к себе, вгляделся в ее лицо. На мгновение отвернулся, словно сглотнув горькое осознание.
— Иди к своему мужу, Ки’Айли. Тебе это нужно, — сказал он, отпустив ее. И снова лег, заложив руки за голову. — Ты не сможешь. Я ведь чувствую твою пытку.
— Я Древняя, я смогу! Я выдержу! — с горькой твердостью сказала Ки’Айли. При мысли, что можно пойти к Эл’Боурну, воздух бурным потоком устремился в легкие, и она смогла говорить.
— Нет, Ки’Айли. Этот брак задушит тебя, если попробуешь его расторгнуть. Как мы видим — в прямом, физическом смысле. Иди, это пытка для нас троих. Но я хотя бы привык, — усмехнулся он.