А вскоре люди заметили, что, где появляется этот оборванный монах — крепче колосятся поля, выздоравливают больные дети, бесплодные женщины зачинают... И его стали приглашать в дома, просить отведать пищу, поговорить.
Так он прослыл святым мудрецом. И, видимо, это стало правдой. Потому что, когда Ар’Тур случайно повстречал бывшего разбойника, то сразу понял, что такого кладезя мудрости и спокойствия не сыскать во всем Союзе. Кравий как будто все понимал. Все на свете. Ар’Тур даже открылся ему, рассказал правду о себе. И она была принята без лишних эмоций, лишь с проницательным блеском в старческих глазах:
— Большие возможности у тебя, парень, — сказал ему тогда Кравий. — И большая ответственность. С таких как ты Господь много спрашивает. Но и дает много.
Но Ар’Тур много занимался союзными делами и все реже посещал монаха. С последней их встречи прошло почти десять лет. Ар’Тур вошел в его келью (старик уже не мог странствовать) с громко бьющимся сердцем — жив ли Кравий.
Кравий был жив. Но теперь он стал совсем древним старцем: густые седые волосы до плеч, одет в серую хламиду до колен, из-под нее выглядывают босые ноги. Он всегда соблюдал строжайшую аскезу, и Ар’Туру пришла мысль, не следует ли ему пойти тем же путем во искупление своего проступка...
Только глаза под густыми топорщащимися бровями горели так же ярко, с тем же проницательным блеском, что и раньше. А на губах читалась понимающая усмешка.
Внутри Ар’Тура хрустнуло, и все, что тревожило его, полилось бурным потоком. Не сказав ни слова, он упал на одно колено перед старцем и неожиданно для себя уткнулся лицом в его ноги.
— Вижу, ты пришел за помощью, Хранитель, — с пониманием сказал Кравий. Несмотря на то, что Ар’Тур когда-то рассказал ему о Хранителях Вселенной лишь как о красивом мифе, гуляющем среди его народа, старец всегда называл его именно так.
— Я не Хранитель, отец Кравий, — со слезами сказал Ар’Тур. — Я преступник.
Он позволил Кравию усадить его на единственный в келье стул (сам монах устроился на краешке своей жесткой кровати) и рассказал все — с самого начала. Как спасли землян, как он, Ар’Тур, влюбился в девушку Карину, как землян похитили, как он вел игру против Рональда и победил, и все, что произошло потом...
— Я просто не достоин жить, — завершил свою исповедь Ар’Тур, утирая слезы и хлюпая носом, как маленький мальчик. Потом собрался и добавил. — И теперь я реву, как ребенок. Слабак! А она, как всегда, спокойная, собранная... И только Господь знает, что творится у нее внутри.
— На самом деле только Господь и знает, что творится внутри у каждого из нас. Даже мы сами не знаем, наверное, теперь ты это понимаешь, — по-доброму улыбнулся отец Кравий. В его глазах, как всегда, было полное понимание. — Я не буду щадить тебя, Хранитель Ар’Тур. Потому что ты таковым и остаешься, хоть и совершил ошибки. Ты ведь за этим и пришел?
— Да, — снова шмыгнув носом и неожиданно для самого себя улыбнувшись, ответил Ар’Тур.
— На первый взгляд, твой грех не так велик. Ты всего лишь взял чужую вещь без спроса из любопытства. Не устоял перед мелким искушением. Но так бывает — маленький грех влечет за собой грех больший. Как с тобой и произошло. Поэтому и отвечать придется за больший.
— А как отвечать? — подняв глаза на старца, спросил Ар’Тур. — Я и хочу ответить, но не знаю как, не навредив ей.
— В первую очередь, своими чувствами. Тем, что называют муками совести. Ты страдаешь — это и есть главное твое «наказание». Их нужно принять. Так же, как принять, что то «чудовище внутри тебя» существует, — продолжил Клавий. — В каждом из нас это есть. Посмотри на меня — я это знаю хорошо. Как говорят, «не ведает, что творит». Вот ты и не ведал — в тот момент. Но ты ведал «до» и «после» — поэтому тебе уже легче. Я же не ведал в здравом уме. Лишь потеряв все, я понял, сколько боли принес людям.
— Да, ты рассказывал... — согласился Ар’Тур.
— И это самое страшное — быть чудовищем и не ведать об этом. Тебя Создатель уберег от этого. Ты ведаешь.
— Но как убить это чудовище? — спросил Ар’Тур. — Я не хочу, чтобы еще когда-нибудь я был таким... При наших способностях это слишком опасно.
— Его не нужно убивать, — мягко улыбнулся старец. — Его нужно... сначала – держать в узде. Видеть и держать. Потом ты должен переварить его. Твое чудовище — это лишь злость от страстей и желаний, которые не смог осуществить. Нужно обратить их во благо. Переварить злость и превратить в силу действий. Ты достаточно умен, чтоб понять то, что я говорю.
Ар’Тур кивнул. Он действительно понимал.
— А она? Как помочь ей? — спросил Ар’Тур.
— Вот это желание помочь ей — и есть первый шаг, — усмехнулся Кравий. — Что касается этой несчастной девочки, то в ее жизни произошло многое, что уже нельзя изменить. Это просто уже произошло, по воле Господа. И это неизменно. Тебе следует принять и это. Не в твоей власти вернуть ей счастье, радость, беззаботность, вернуть ей родной мир и ее саму. Ты должен принять, что она уже не будет прежней. И да — терпеть свои страдания при виде ее мук.
— Это невыносимо, — прошептал Ар’Тур.
— Терпи, — спокойно сказал Клавий. — Она ведь терпит. Я знаю, что это тяжело. Я чувствовал то же, когда умирала моя жена, потом дети... И еще... Ты должен ее отпустить.
— В смысле? — удивился Ар’Тур.
— Ты и сейчас надеешься вернуть ее, — добродушно усмехнулся Кравий. — А ты прими, что она не будет с тобой, уже не сможет. И если хочешь — будь ее личным хранителем, ее рыцарем, если она позволит. Без надежды. Как раз это поможет переварить твои страсти.
— Любить беззаветно? — горько усмехнулся Ар’Тур. — Я всегда старался...
— И всегда думал о своих желаниях. Теперь настало время, когда ты можешь использовать свои и ее муки, как рычаг для такой любви.
Ар’Тур грустно улыбнулся и кивнул с пониманием. Кравий не оправдывал его и не снимал с него ответственность. Но это было именно то, что нужно. Ар’Тур был крепким молодым Древним, и сам не собирался щадить себя. И от разговора действительно становилось легче.
— Но я бы хотел как-то помочь ей самой! — с отчаянной горечью сказал Ар’Тур. — Я бы отдал всю свою кровь, чтобы ей было хорошо!
— Этого не нужно. Я ведь говорил, что ее страдания ты тоже должен принять. Как и ее спокойствие, ее бесчувствие... Но я подскажу тебе кое-что, что можно сделать, — острые проницательные глаза блеснули из-под бровей, в них была мудрость вперемешку с озорством. — Но не знаю, насколько тебе это понравится... Ей нужен какой-то выход, может быть, этот.
***
А потом Ар’Тур долго сидел на высоком обрыве над морем одного из миров. Дул пронизывающий штормовой ветер, гнал огромные валы, и они разбивались о скалы внизу. Он был Древним, ветер и холод его не тревожили. Он просто думал. И периодически плакал, осознавая.
Он любил Карину. Любил именно так — беззаветно, широко, сильно. Такую вот натянутую, как струна, сильную, немного жесткую. И невероятно, потрясающе нежную, если до этой нежности докопаться. И ее ответная любовь, ее нежность, ее способность любить с самоотдачей казались необыкновенно нужными, вкусными, казались сокровищем, которое нужно получить во что бы то ни стало. И он хотел обладать ею и ее необыкновенными чувствами, несравнимыми ни с чем.
И все, что он делал последнее время — было из желания получить это. Получить Карину, ее перламутрово-сияющую сердцевину, из которой льется этот поток. Страсть, жажда добраться до этого, получить во что бы то ни стало, затмили ему глаза. Он позволил страстям закрыть в душе любовь.
И вот теперь оставалось только любить. Больше ничего. Без надежды, без взаимности. Он ведь знает, что она к нему чувствует, теперь знает, после откровений с кольцом на пальце...
Ар’Тур, мужественный большой мальчик-Древний, смахивал слезы, если прежде их не уносил ветер. Опять плакал — за эти дни он снова научился плакать, как в детстве.
И честно говоря, от всех этих осознаний было очень больно. Но очень светло.