— Конечно, обещаю.
Она опускает глаза и смотрит в пол. Что-то на миссис Девлин это не похоже, она всегда казалась ему человеком, который за словом в карман не полезет, а теперь вот сама не знает, с чего начать.
— Чтобы было понятней, я должна зайти издалека, — говорит наконец она, словно читая его мысли, — Со своим мужем Натаниэлем я познакомилась, когда он приехал в Лондон, чтобы изучать медицину, — он стал учеником моего отца. Мне тогда было семнадцать, а ему двадцать два года. Мы учились с ним вместе и вместе практиковались, и за это время очень сблизились. Не могу сказать, что это была большая любовь, но мы были с ним большие друзья. У нас была общая цель, и я считала, что он станет мне хорошим мужем — так оно и вышло. Прошел всего год, как мы поженились, и вдруг он заразился оспой. Что мы с отцом только не делали, чтобы спасти его, но так и не смогли. Он умер, а скоро я узнала, что беременна, и потом родила девочку. Я назвала ее Сарой. Какая это была миленькая, пухленькая и счастливая девочка, вы бы видели! Я любила ее до безумия, может быть, потому, что у нее не было отца. А потом заболела и она: открылся сильнейший плеврит, лихорадка… Если честно, я и сама точно не знаю, что это была за болезнь, какая-то зараза, этой лихорадкой болели в ту весну многие. Ей еще и десяти месяцев не было. Когда Сара умерла, я страшно тосковала. Умом я понимала, что у многих горе и хуже, многие потеряли почти всех своих близких, ведь только что прошла чума, но мне от этого было не легче. Тоска буквально изводила меня, душа болела так сильно, что я не могла больше выносить. Я не знала, как избавиться от этой боли. И вот однажды вечером я пошла к реке. Я решила так: брошусь в воду, и все быстро кончится. А как еще прекратить эти муки? Другого способа я не видела. Пришла к реке и думаю: подожду лучше ночи, чтобы никто не увидел и не помешал мне. Лежу на берегу, жду, когда стемнеет, а тут горе снова накатило, еще сильней. Слезы полились сами собой, плачу, плачу и остановиться не могу. Так и проплакала несколько часов. Потом, когда уже стемнело, немного успокоилась.
Небо очистилось, а на нем звезды высыпали, видимо- невидимо. А я так долго плакала, что и сама уж позабыла, о чем плачу. Забыла даже, кто я такая, — если бы спросили меня, как зовут, я бы и ответить не смогла. И вот гляжу я на это небо, полное звезд, и вдруг чувствую, что ничего прекрасней я еще в жизни своей не видела. И снова захотелось плакать — но уже не от горя, во мне словно сердце открылось, и я увидела, как велик и прекрасен Бог, вот Он весь передо мной. И тогда я стала молиться — так молиться, как никогда в жизни еще не молилась, чтобы Господь указал мне, что я должна делать.
Анна умолкает, смотрит на руки, аккуратно сложенные на коленях, потом поднимает голову и заглядывает ему в глаза. Взгляд ее карих глаз совершенно спокоен, но он чувствует, что она сейчас в большом затруднении.
— Не знаю, как описать то, что случилось потом, одно могу сказать, что моя молитва была услышана. Я услышала голос с небес, словно голос какого-то ангела. Он сказал мне, что жизнь — это драгоценный дар Божий и бросаться им не пристало, что самые презренные и грязные явления в жизни бесценны, возвышенны и прекрасны, просто люди слишком слепы, чтобы видеть это. И я спросила ангела: «Почему человек страдает?» — и он ответил: «Все души должны страдать, чтобы научиться состраданию». И когда он сказал это, я поняла, что сострадание — это могучая сила и на небе, и на земле, сострадание больше даже, чем любовь, которую я испытывала к другим людям, к своим родителям и мужу, больше, чем любовь моя к моему ребенку. И я спросила ангела, что мне делать, и он ответил, что мой долг — облегчать страдания других. Он сказал мне еще много добрых слов, в его словах было столько любви, он успокоил мою душу и обещал быть со мной всегда, пока я нуждаюсь в его помощи. Я еще долго лежала на берегу, словно в каком-то забытьи, все слушала и слушала его. И наконец перед самым рассветом я поблагодарила его, встала и пошла домой.
Она бросает на него быстрый взгляд: верит он ей или нет? Умышленно сохраняя непроницаемое лицо, он кивает, предлагая ей продолжать рассказ.
— Вы можете подумать, что этот случай дал мне повод вообразить, будто меня коснулась благодать Божия. Нет, это не так. Много дней я и думать боялась о том, что случилось со мной. Я боялась, что это что-то вроде помешательства. Но прошел месяц, потом другой, и только тогда я стала понимать, что воспоминание об этой ночи дает мне утешение и душевный покой. И я решила сделать так, как советовал мне ангел. И посвятила себя страдающим от болезней. В пациентах я нашла свое счастье, насколько мне дано испытывать это чувство. А потом убили моего отца. Оставим вашу гипотезу, доктор Стратерн. Я считаю, что его убили просто из-за нескольких монет, которые были у него в карманах. И с тех пор я по мере сил моих стараюсь верить в человеческую доброту и порядочность, даже когда эта вера мало чем может быть подкреплена. И только занятия врачебной практикой, лечение больных приносит мне душевный покой и питает волю к жизни. Если я это потеряю, то потеряю все, и жизнь моя утратит всякий смысл.