— Мы бы хотели поговорить с вами, если у вас есть, конечно, свободная минутка.
Сощурившись, Огл глядит на небо.
— Лучше бы нам зайти в дом, — говорит он, — Дождь начинается.
Внутри его домик гораздо уютней и чище, чем можно было бы себе представить: в углу стоит опрятно убранная кровать, на полу плетеные циновки, на стене крючки для одежды, а на другой — крючья, на которых висит инструмент, необходимый всякому порядочному могильщику. Сквозь два прорубленных в толстой каменной стене окошка пробивается быстро тускнеющий дневной свет. Огл вешает на крюк лопату, зажигает длинную лучину, подержав ее над горящими углями в крошечном камине, и подносит пламя к свечке, стоящей на небольшом, но вполне приличном для одного человека столе. У стола стоит единственный в помещении стул, сесть на который он предлагает Анне. Она благодарит и садится.
— Мистер Огл, — начинает она, — в прошлом году вы готовили тело моего отца к погребению. Помните?
Огл переводит быстрый взгляд с Анны на Эдварда и снова на Анну.
— Как же, помню. Я все думал, когда же кто-нибудь придет, чтобы спросить меня об этом.
— О чем? — быстро говорит Эдвард.
— О том, что я видел.
Какое-то нехорошее предчувствие охватывает Анну, и по спине пробегает предательский холодок. Доктор Стратерн далеко не сразу уговорил ее заехать сюда. Она не спорит, убийца должен предстать перед судом, но ей все равно тяжело узнать всю правду о гибели отца. Кому хочется знать, что его отец был убит злонамеренно и жестоко? Не лучше ли оставаться в убеждении, что на ее отца напал какой-нибудь несчастный, голодный, измордованный жизнью бедняк, который, возможно, и убивать-то его не хотел, просто так получилось. Ей хотелось бы думать, что со временем она могла бы простить этого человека.
— Вы обнаружили на теле отца что-то необычное?
О, если бы Огл сказал «нет, ничего такого»… она бы с благодарностью положила ему в руку несколько монет, чтобы он и впредь как следует заботился о могилах ее родных, и ушла отсюда с легким сердцем.
Огл сверлит ее упорным взглядом.
— Вы уверены, что хотите знать это?
Анна колеблется. Нет, не уверена, не совсем.
— Можно прекратить разговор и уйти, если хотите, — говорит Эдвард.
Но если уж Огл начал, назад дороги нет. Насколько мучительно ей будет думать о последних минутах отца? Может быть, знание ужасной правды и есть цена справедливости.
— Да, я хочу это знать, — тихо произносит она.
Огл подходит к камину. Он берет кочергу и задумчиво начинает помешивать горящий уголь, будто эти движения подстегивают его память.
— Когда его тело доставил мне сюда констебль, я увидел, что оно все исколото и изрезано. Ран было очень много. Искромсан так, будто на него напал сам сатана. Клянусь, такого я в жизни не видел.
— Вы можете описать все это подробней? — спрашивает Эдвард.
— Живот был вспорот полностью, вот так, поперек. Грудь вся изрезана. Раны были очень глубокие, вот такой глубины.
Он расставляет большой и указательный пальцы примерно на дюйм с половиной.
— И еще на теле были вырезаны какие-то знаки.
— Вы помните, как они выглядели? — спрашивает Эдвард.
— Еще бы не помнить. Я пробовал их позабыть, но у меня ничего не вышло. Я никому не хотел об этом рассказывать, потому что ваш батюшка был хороший человек, миссис Девлин. Но знаки были такие, будто их оставил на нем сам дьявол.
— Вы можете нарисовать их?
Эдвард оглядывает комнату и видит, что в ней нет и следов письменных принадлежностей.
— Так, вы посидите, а я сейчас принесу бумагу и чернила… впрочем, нет, погодите-ка.
Он наклоняется над камином. Берет щипцы и достает ими покрытый пеплом кусок угля, потом вытирает гладкую каменную плиту перед камином.
— Рисуйте-ка вот здесь.
Огл берет предложенное Стратерном орудие для письма и опускается рядом с ним на колени. Рисует он неторопливо, слышно, как дождик мягко шуршит по крыше и уголь тихо поскрипывает по камню. Когда он заканчивает, Эдвард делает шаг в сторону, чтобы Анна тоже могла видеть.
Фигуры, нарисованные могильщиком очень похожи на знаки, которые Стратерн нашел на других телах, но совпадают не совсем: здесь она видит окружность с точкой посередине, тонкий полумесяц и вертикальную линию с полукружием сверху.
— Мне очень жаль, Анна, но я оказался прав, — говорит Эдвард.
Огл смотрит на нее снизу вверх, и на коричневом лице сверкают белки его глаз.
— Было еще кое-что, — говорит он. — Ему отрезали палец, мизинец.
В карете они сидят лицом к лицу, почти невидимые друг другу в густой тени.
— Забыл распорядиться, чтобы кучер поставил здесь новые свечи, — виноватым тоном говорит Эдвард. — Не подумал, что возвращаться будем так поздно.