— Анна Брискоу! — восклицает она, и глаза ее загораются неподдельным восхищением, — Неужели это вы?
— Она самая.
Они тепло обнимаются. Служанка доктора Сайденхема Морин мало изменилась с тех пор, как Анна видела ее в последний раз. Разве что немного располнела, но волосы ее с медным отливом все так же пышны и красивы, а широкое лицо светится искренним гостеприимством.
— Давненько вы к нам не захаживали!
Морин отступает на шаг и нетерпеливым жестом приглашает их войти.
В обшитой деревом передней Анна рекомендует Эдварда и, пока они снимают шляпы и перчатки, справляется о докторе Сайденхеме.
— Он дома, — отвечает Морин, — правда, весь день что- то неважно себя чувствует. Но я уверена, что он будет очень рад вашему приходу. Подождите минутку, я сообщу, что вы здесь.
— Что-то мне страшновато, — говорит Эдвард, глядя в спину уходящей по коридору Морин, — Я слышал, ваш добрый доктор бывает такой важный, что не подступишься.
— Это верно, особенно если вы заспорите с ним о достоинствах патологической анатомии, — говорит Анна. — Но со мной он всегда был прост и мил.
— Скажете тоже, разве к вам можно относиться иначе? Лично я представить себе не могу.
В тускло освещенном коридоре кажется, что большие глаза его горят каким-то странным светом. Анна вдруг замечает, что в этой тесноте они стоят друг к другу совсем близко и от него исходит тепло и сладковато-пряный запах. Наверное, так пахнет его кожа. По дороге сюда они старательно избегали говорить о предметах личного характера, как бы заключив негласный договор подобные темы не затрагивать, пока они заняты делом куда более важным: поисками истины. Но чувства надолго не спрячешь, при первой возможности они всегда готовы всплыть на поверхность. Эдвард подвигается к ней ближе, так близко, что стоит ей совсем немного приподнять голову, и губы их встретятся. Остается всего несколько дюймов, и желание, словно электрический разряд, пронизывает воздух между ними.
— Анна, — шепчет он внезапно охрипшим голосом, и на секунду она представляет, как это будет: исчезнет все — все тревоги, все проблемы, все препятствия, исчезнет сам этот дом, где они оба вдруг очутились, — останется только ощущение губ, прижавшихся к ее губам.
В конце коридора снова появляется Морин. Она наверняка видит, как быстро они отпрянули друг от друга, но благоразумно не обращает внимания.
— Он ждет вас в своем кабинете, — весело говорит она.
Анна идет за ней, надеясь, что никто не заметит вспыхнувшего на ее лице румянца. Этот не состоявшийся поцелуй вызывает трепет во всем ее теле, сердце замирает, как в тумане вслед за горничной она входит в уютную комнату, где в камине с веселым треском пламя пожирает поленья сухого дерева. Доктор Сайденхем сидит лицом к огню, ноги его в домашних шлепанцах стоят на специальной скамеечке, а на колени наброшен легкий плед.
— Простите, что не встаю, — приветливо говорит он.
Анна с удовольствием отмечает, что открытые и вместе с тем приятные манеры доктора, его непритязательное облачение — темный шерстяной костюм с отложным воротником из простого полотна — производят на Эдварда приятное впечатление. В свои сорок восемь лет доктор Сайденхем все еще очень красивый мужчина: голова его, осененная длинными седеющими волосами, волнами ниспадающими на плечи, держится величественно, на выразительном лице еще не видно глубоких морщин и других примет, свойственных людям его возраста, если не считать складки между бровями, говорящей о том, что этот человек постоянно и сосредоточенно о чем-то размышляет. Увидев это лицо, человек, с ним незнакомый, назвал бы его самоуверенным и высокомерным, но Анна прекрасно знает, что доктор способен на любовь и сострадание к другим людям. Кроме того, как считал ее отец, он может быть и решительным, и смелым, а также невероятно упрямым — последнюю черту доктор Сайденхем нередко приписывал и своему другу.
— Мой ревматизм сегодня что-то меня совсем замучил, — жалуется он.
Хронической подагрой он страдает вот уже почти два десятка лет, а в последние годы на него навалилась куча других болезней. Но он продолжает писать медицинские трактаты, преподавать и заниматься лечебной практикой, причем широко, и в разряд его пациентов входят как нищие бедняки из больницы Святого Варфоломея, так и люди знатные, например Джон Локк и лорд Шефтсбери.