— А откуда вы знаете, что он не приезжал на время? Что его не было в Лондоне, когда убили вашего отца? Он был посланник и, я полагаю, часто перемещался из Парижа в Лондон и обратно. Я почему-то уверен, что связь между мистером Монтегю и всеми четырьмя убитыми отыскать будет легко.
Лицо Анны темнеет от гнева.
— Послушайте, вы готовы приписать мистеру Монтегю любое зло даже вопреки вашим философским принципам. Человек он обаятельный, увлекающийся, и я готова допустить, что в жизни его бывали опрометчивые или даже неблагоразумные поступки. Но убийство? Если бы вы знали его так хорошо, как знаю я, вы бы не сомневались, что это исключено.
Глаза Эдварда наполнились слезами обиды.
— Интересно, насколько хорошо вы его знаете?
Она резко дергает за плетеный шнурок, и звон колокольчика дает сигнал кучеру натянуть поводья. Карета резко тормозит и останавливается.
— Я пойду пешком, — отрывисто бросает она, подбирая юбки и толкая дверцу кареты.
— Но ведь вы даже не знаете, где мы сейчас находимся!
— Неважно. Я сумею найти дорогу домой.
Анна ступает на землю и захлопывает за собой дверцу; она смущена, она в ярости, она не припомнит, когда в последний так злилась. Анна пытается взять себя в руки — Портсмут-стрит находится всего в нескольких кварталах к югу — и тут замечает, что карета за ее спиной не двигается с места. Слышно, как скрипит, открываясь и вновь закрываясь, дверца, и к ней приближаются быстрые шаги Эдварда. Анна ныряет в узкий переулок, по обеим сторонам которого высятся кирпичные стены домов. Здесь так темно, что за два шага впереди уже ничего не видно.
— Анна! — слышит она голос Эдварда. — Подождите, прошу вас!
Она оборачивается и на бледном фоне желтоватого света, идущего от кареты, видит его темный силуэт.
— Простите меня, — говорит он. — Меньше всего на свете мне хотелось обидеть вас.
— Вы не имели права так говорить.
— Я знаю. Пожалуйста, простите меня.
Он подходит так близко, что она чувствует, как поднимается и опускается его грудь и теплое дыхание его овевает ей лоб и рассеивается где-то в усеянном звездами небе.
— Позвольте довезти вас до дому. Вам нельзя ходить здесь одной.
Он прав — в этих мрачных, пустынных переулках неподалеку от Линкольнс-инн-филдс ходить небезопасно, особенно в безлунные ночи. Но оба продолжают стоять не двигаясь, словно к карете возвращаться не собираются. Они смотрят друг другу в глаза и, похоже, не в силах стронуться с места. У нее такое чувство, будто они впервые по-настоящему оказались наедине. Может быть, это чувство возникло потому, что все вокруг накрыла кромешная тьма, ни звука кругом: Анна смотрит в глаза Эдварда, и ей кажется, что во всем мире нет больше никого, только он и она. Все остальные превратились в какую-то фикцию, стали тенями, быстро исчезающими призраками. Весь мир как будто утратил реальность. По-настоящему существуют только они двое, только они хранят в себе теплоту жизни. О, как хочется коснуться его лица, но как это сделать? Ведь между ними стена, непреодолимая, прочная стена. Эдвард аристократ, он помолвлен, он не может на ней жениться, следовательно, она должна подавить свои чувства, отбросить их прочь. Но как избавиться от этого мощного зова природы: «Только один раз. Ах, хотя бы раз назвать его своим»?
— Анна, — шепчет Эдвард.
В голосе его и мольба, и признание.
— Анна, я не могу побороть это чувство.
— Молчите. Вы должны это сделать.
— Нет, я уже сам не знаю, что я должен и что не должен делать, — я знаю лишь, что я хочу.
Он пытается заглянуть ей в глаза.
— Вы околдовали меня.
— Я этого не хотела, — мягко говорит она. — Но я могу вернуть вам этот упрек.
Услышав ее признание, он становится смелее, обнимает за плечи и прижимает к себе. Но проходит целая вечность, пока губы его не касаются ее губ. «Какие теплые, — удивляется Анна, — а щетинистый подбородок так приятно колется. Господи, как много открывается в простом поцелуе: желание, страсть, надежда, сожаление и печаль о том, что этот первый поцелуй может стать последним». Все существо ее неожиданно охватывает жадное желание, и это тоже ее удивляет: руки ее, кажется, сами тянутся, чтобы обнять его, упругие груди сейчас разорвут тесные пределы платья, губы отвечают Эдварду с восторженным исступлением. Удивляет и его страсть, которая нисколько не меньше ее собственной.
Эдвард отрывается от нее, потом обнимает снова.
— Позвольте же проводить вас до дому, — жарко шепчет он ей на ухо.
Карета подъезжает к северной оконечности Портсмут-стрит; как во сне, они выскальзывают из нее и, пройдя сквозь фиолетовые уличные тени, приближаются к двери ее дома. Внутри Анна зажигает свечу и, подняв ее высоко, стараясь не шуметь, ведет его наверх, мимо закрытых дверей в комнаты матери, Эстер и миссис Уиллс. На цыпочках они входят в расположенную под самой крышей спальню Анны. Она плотно прикрывает дверь и ставит свечу на стол.