— Ваша нога совсем зажила, и моя работа здесь кончена, — говорит Анна, опуская письмо в карман плаща. — Теперь я не скоро приду к вам.
— Вы уезжаете?
— Нет, не совсем так.
Она чувствует, что немного краснеет. Мейтленд окидывает взглядом ее фигуру.
— Вы ждете ребенка, — говорит он. — Как это я раньше не заметил.
Он отступает на шаг и щурит глаза.
— Это вам даже идет, миссис Стратерн. Кстати, и очки тоже.
— Благодарю вас.
Анна старается быть любезной, но ни на минуту не забывает, на что способен Мейтленд; она лично убедилась в его жестокости. Открыв чемоданчик с лекарствами, она кладет туда письменные принадлежности, выпрямляется и застегивает плащ.
— Неужели вы уже уходите? — спрашивает Мейтленд.
— Да, к сожалению, мне надо идти. Наш друг, мистер Равенскрофт, вновь обрел доброе расположение короля, и сегодня его выпускают из Тауэра. Мы должны его встретить.
Мейтленд сжимает прутья решетки и прижимается к ней лицом; теперь он так близко, что она ощущает густой запах куриного фрикасе, которое он только что проглотил.
— Небось благодаря вашим хлопотам? — резко спрашивает он.
Анна не отвечает, и тогда по губам его змеится злобная усмешка; увидев ее, она вздрагивает, и по спине ее пробегает холодная дрожь.
— Ну да, чьим же еще? А почему вы не можете использовать свое влияние на короля, чтобы меня тоже освободили?
— Вы совершили убийство, мистер Мейтленд. И не одно. Вы принесли боль и страдание многим людям. По закону вас должны повесить. Я не знаю, почему король решил поместить вас сюда, но моя терпимость не распространяется так далеко, чтобы я могла подвергать сомнению справедливость его решений.
Начиная с января Анна уже три раза удостаивалась чести быть принятой лично королем. Он чувствует себя обязанным перед ней за ее успешное лечение больной Луизы де Керуаль и в качестве награды оказал ей протекцию перед Корпорацией врачей. Он также позволил ей официально заниматься врачебной практикой в Брайдуэллской лечебнице, куда обычно обращаются за помощью бедняки. В мыслях она не раз возвращалась к ужасным и странным событиям последних месяцев и помнила, какие разоблачения сделал Мейтленд перед тем, как пытался ее убить. Почти все, кто знал тайну короля — если подозрения Мейтленда оказались правдой, — теперь мертвы и тайну смерти Генриетты Анны унесли с собой в могилу. Интересно, разгневали эти преступления короля или убийства, совершенные Мейтлендом, ему были на руку? Разговаривая с Карлом, Анна всматривалась в беззаботное, даже добродушное лицо его и видела, с какой холодной жестокостью сверкают его глаза. Тявкающие собачки, фатовство, желание постоянно окружать себя веселыми лицами, предаваться удовольствиям и развлечениям — это был красивый и умело поставленный спектакль, так, по крайней мере, ей показалось. Не будучи до конца в этом уверенной, теперь она не сказала бы о короле, что он человек глупый.
— Справедливость его решений, — процедил сквозь зубы Мейтленд, — Что король понимает в справедливости? Я — орудие Бога, и я должен закончить то, для чего Он меня избрал, миссис Стратерн.
Мейтленд вдруг резко протягивает сквозь прутья руку, и костлявые пальцы его хватают запястье Анны и тянут ее к решетке. Он все еще удивительно силен, хватка его столь крепка, что ей становится больно.
— Я выйду на свободу, вы слышите, выйду, с вашей помощью или без нее.
Глаза его впиваются в глаза Анны. В них сверкает ярость, решимость, безумие. Анна вырывает руку и, дрожа всем телом, отступает назад. Следовало подумать, прежде чем подходить близко к решетке, когда рядом нет стражи.
— Вы никогда не выйдете отсюда, мистер Мейтленд. Я отправлю ваше письмо, поскольку сестра ваша заслуживает того, чтобы знать, где вы находитесь, но больше я для вас ничего не смогу сделать.
Она качает головой.
— И где бы вы ни были, содеянное вами всюду будет преследовать вас.
Она берется за ручку чемоданчика.
— Да хранит вашу душу милосердие Божие.
Потом поворачивается и идет мимо темных палат с их печальными обитателями, многим из которых за последние несколько месяцев она не раз оказывала медицинскую помощь. Сколько здесь боли и страданий. Не всякая болезнь излечима, но она умеет облегчить страдания некоторых из этих людей. А ее собственные страдания? Рука ее инстинктивно ложится на округлившийся живот. Прошлое не забывается, но, к счастью, она знает теперь, что его печали имеют свойство бледнеть и рассеиваться.