Отец… Анна кладет перо и сжимает пальцами виски. Прошло уже больше года со дня смерти ее отца, это случилось в прошлом году, в сентябре. Если быть точным, то он не умер, а был убит, стал жертвой собственного милосердия: доктор Брискоу навещал больного в одном из беднейших приходов, на него напали, ограбили и бросили умирать на дороге. Один за другим из жизни ее уходили люди, которых она любила больше всего: ее муж Натаниэль, ее дочь Сара, отец. Мать Анны хоть и жива еще, хоть телом еще остается с нею, душа ее ушла от нее уже давно, и в чем здесь причина, в органических ли изменениях мозга или в болезни души, Анна не знает.
Ах, если бы только был кто-нибудь рядом, но нет никого, на чье разумное слово она бы могла положиться, чьего совета могла бы спросить. Миссис Уиллс всегда занята, ей надо содержать дом, из нее плохая советчица, тем более что она никогда не интересовалась вопросами, связанными с медициной. Девочки еще слишком молоды: они сами смотрят на Анну снизу вверх, как на свою мать. С тех пор как умер отец, ей и поговорить как следует не с кем. И неудивительно, что она завела этот дневник и пишет в нем каждую ночь: теперь он — ее собеседник, только с ним она может поговорить по душам, только здесь она может свободно выражать свои мысли, не встречая ни критики, ни осуждения.
Анна зевает и потягивается. События прошедшего дня утомили ее. В поисках макового сиропа пришлось обойти еще две аптеки, удалось купить совсем немного, ей хватит всего на несколько дней. На всякий случай она купила и немного лауданума, лекарства, которое изобрел доктор Сайденхем; это опиум, замешанный на вине. Лауданум действует сильней, чем маковый сироп, и его надо применять более осторожно, но чувствуешь себя спокойней, когда знаешь, что он есть под рукой. Сегодня она приняла лишь несколько капель сиропа, ровно столько, сколько нужно, чтобы уменьшить боль, но оставить незамутненным сознание. Без этого она бы не смогла выдержать путешествия в Уайтхолл и тамошних впечатлений. Но теперь ночь, и, как всегда ночью, головная боль усиливается. Она смотрит в противоположный угол комнаты, где находится ее рабочее место, — большой дощатый стол под самым скатом крыши. Среди аккуратно расставленных бутылочек, баночек и колбочек, среди приспособлений для изготовления лекарств, ступок и пестиков, деревянного противня, на котором делаются пилюли, перегонных кубов стоит и коричневый пузырек с маковым сиропом.
Вначале маковый сироп помогал ей уснуть, но снотворное его действие со временем притупилось. Теперь, приняв необходимую дозу, она нередко ощущает какое- то беспокойство, словно с ней происходит что-то не так; боль затихает и успокаивается, но организм, скорее наоборот, возбуждается. На основе наблюдений за своими пациентами она видит единственное решение этой проблемы: увеличить дозу. Может быть, даже перейти на лауданум. Она вспоминает, что от отца остались записи, которые он вел, когда работал с доктором Сайденхемом, и в них были инструкции по дозировке опиумной настойки. Она хочет встать и поискать этот журнал, как вдруг слышит стук в дверь.
— Войдите, — откликается Анна.
Дверь медленно открывается. В комнату неохотно вступает Эстер. В свете свечи ее веснушчатое лицо принимает приятный медный оттенок. Анна замечает складку, идущую по низу ее фланелевой верхней юбки. Миссис Уиллс уже дважды выпускала кромку, а юбка опять коротка. Эстер так быстро растет, что кажется уже совсем долговязой, как говорится, руки и ноги, больше ничего, ну совсем как только что родившийся жеребенок. В руке у нее синяя глиняная чашка, из которой идет пар и пахнет мускатным орехом.