— Ради бога, друг мой, я что, должен быть виноват во всяком злодействе, которое взбредет в голову этому идиоту? Я понятия не имею, где он может быть!
Арлингтон вздыхает.
— Да-а, пришла беда, отворяй ворота.
ГЛАВА 18
18 ноября 1672 года
Вместе с остальными придворными и их лакеями Анна наблюдает, как король присаживается у кровати Луизы де Керуаль и протягивает ей золотую коробочку. Его возлюбленная открывает ее, глаза ее вспыхивают, и она дарит его радостной и вместе с тем самой нежной улыбкой.
— О, ваше величество, я никогда в жизни не видела таких прекрасных драгоценностей.
Она показывает подарок придворным, ближайшим наперсникам и друзьям Луизы и Карла: лорду Арлингтону, леди Арлингтон, мадам Северен, а также брату короля Якову, герцогу Йоркскому. На бархате, которым выложена коробочка изнутри, лежат два изумительной красоты ожерелья, одно бриллиантовое, а другое жемчужное. Придворные издают подобающие моменту возгласы одобрения и восхищения; так ведет себя прилично воспитанная публика на закрытом просмотре какой-нибудь пьесы.
— Залог любви моей маленькой Фабси, — говорит король, называя Луизу ласковым прозвищем, которое он сам ей придумал (Фабси означает «толстушка», он прозвал ее так за ее соблазнительно округлые формы), и щекочет ей под подбородком.
— Мы восхищены, какое яркое проявление щедрости вашего величества, — говорит мадам Северен, произнося слова, которые должным образом следовало произнести ее госпоже.
Но та уже занята тем, что примеряет нитку бриллиантов.
Остальные улыбаются и кивают, хотя всем прекрасно известно, что король лишь пытается загладить свою вину перед Луизой за ту неприятность, которую доставил ей последний его невольный подарок. Объективный сторонний наблюдатель мог бы подумать, что поступок короля более чем естествен, но лица посвященные испытывают огромное облегчение. Действия короля всегда для всех неожиданны, и ни один человек, даже сам Арлингтон, не знает, что ему может прийти в голову.
Уже больше недели Анна наблюдает за королем и начинает понимать, что имел в виду ее отец, когда однажды заметил, что натура короля соткана из бесполезной энергии и противоречий. Выглядит Карл Стюарт поистине величественно: он более двух ярдов ростом, и его голова возвышается не только над женскими головками, но и над головами мужчин; физически он очень здоров, всегда бодр и энергичен, даже теперь, в свои сорок два года. У него глубокие темные глаза и черные как смоль волосы, унаследованные от французских предков, а также от бабки, урожденной Медичи, и поэтому иногда его называют «Карл Черный». Полные губы его говорят о чувственности этого человека; от носа к подбородку сбегают две глубокие морщины, а когда он спокоен, лицо его угрюмо и строго. Но король никогда не бывает высокомерен или груб, и жесткое выражение лица всегда смягчается, как только он начинает говорить. Он со всеми неизменно рыцарственно учтив; предупредителен и внимателен как к людям низкого звания, так и высокого. Двор его отличается свободными правилами и открытостью, что было бы немыслимо, скажем, во Франции. Любой человек, даже слуга, может позволить себе приблизиться к его величеству, и всякий в Лондоне знает, что, если он захочет говорить с королем, ему надо лишь рано утром пойти в Сент-Джеймский парк, где тот в это время любит дышать свежим воздухом. Жизнь его в Уайтхолле по большей части носит публичный характер — он всегда окружен людьми.
Король гордится тем, что он доступен своему народу, хотя добиться от него исполнения обещаний редко могут даже его министры. У него есть один необычный для короля интерес, это естествознание: он может часами сидеть в своей лаборатории, проводя опыты или наблюдая за движением звезд; и, тем не менее, он продолжает верить в то, что способен лечить наложением рук «королевский недуг», или, иначе, золотуху, болезнь лимфатических узлов на шее (традиция восходит еще к королю Эдуарду Исповеднику, правившему в одиннадцатом столетии), тем самым поддерживая в своих подданных это суеверие. Он интересный собеседник, способен рассуждать на самые разные темы, но знания его довольно поверхностны. Несколько раз Анна замечала в его глазах особенный блеск, который мог говорить об остром уме, но последующие реплики короля лишь разочаровывали ее. Дважды при этом она ловила взгляд Монтегю и вспоминала его слова о «глубине интеллекта его величества». Анне очень не хотелось бы слишком глубоко заглядывать в него. И без того в жизни осталось мало, во что можно верить.
Конечно, он король и может делать все, что ему заблагорассудится, но его капризы порой шокируют Анну. За ним повсюду следует целая стая маленьких спаниелей с темно-каштановыми пятнами, которые носятся, тявкают, крутятся вокруг его ног; он так их избаловал, что они даже мочатся и испражняются прямо во дворце. А следом с губкой, шваброй и ведром бегает специальный человек; этот бедняга едва успевает подбирать за ними. Короля частенько окружают и юные шалопаи, которые ведут себя не лучше, чем эти самые собачки, и он прощает им чуть ли не всякую непристойность, если она почему-то кажется ему изящной или остроумной. Он жить не может без того, чтобы его постоянно не развлекали пустыми и пошлыми разговорами и не менее пошлыми шуточками. Серьезных бесед он не выносит, у него есть привычка, если ему вдруг станет скучно или раздражает чье-либо общество, вынимать из кармана часы и смотреть на циферблат. Искушенные придворные, стоит им только заметить это движение, разбегаются, боясь, как бы недовольство короля не пало на их головы. Ему, похоже, все равно (если он вообще отдает себе в этом отчет), что многие его считают человеком ветреным и недалеким. Анна раньше представить себе не могла, что такое возможно, ей даже стало немного жаль беднягу лорда Арлингтона, который постоянно ходит за королем, упрашивая его сделать то или сделать это на благо своих подданных, — его старания не могут укрыться от глаз посторонних, поскольку король не любит заниматься делами.