Порция взяла листок обратно.
— Вы знаете, что это за текст, о чем в нем говорится?
— Нет, — покачала головой Клер.
— Это тахиграфия, — сказал Эндрю. — Древняя форма скоростной записи, что-то вроде стенографии, она была распространена в семнадцатом веке. Ею, кстати, пользовался Пипс.
— Пипс? — наморщив лоб, спросила Порция.
— Сэмюэл Пипс, секретарь Адмиралтейства, — пояснил Эндрю, — С тысяча шестьсот шестидесятого по шестьдесят девятый год он вел личный дневник, используя скоропись, очень похожую на эту. Дневник перевели и опубликовали лишь в начале девятнадцатого века. В викторианском обществе публикация наделала много шума, поскольку про свою личную жизнь автор писал весьма откровенно. В преклонные годы Пипс собрал довольно обширную библиотеку, которая теперь хранится в фондах колледжа Магдалины.
На губах Порции мелькнула улыбка.
— Спасибо, доктор Кент, прекрасная лекция.
Она помахала листком, который все еще держала в руке.
— Может, вы знаете, что здесь написано?
— Нет, так сразу не могу сказать.
— А если я сделаю для вас еще одну копию, вы сможете разобраться?
— Попробую.
Следователь снова обратилась к Клер.
— У вас есть с собой мобильный телефон?
Клер кивнула.
— Можно, я посмотрю?
Щеки у Клер вспыхнули. Вчера она и так натерпелась стыда, и вот, пожалуйста, теперь к ней относятся так, будто она что-то скрывает. Она вынула из сумочки телефон и протянула Порции; та быстренько пробежалась по всему меню и заглянула в список последних звонков. Не найдя ничего, что касалось Дерека Гудмена, она закрыла крышку и вернула аппарат Клер.
— Ну что, нашли что-нибудь? — спросила Клер.
— Нет, — ответила Порция. — Простите меня, работа у меня такая, надо дотошно проверять буквально все. Не знаю, как в Америке, но у нас в Англии случайная смерть расследуется по особой методике. Я хочу проследить, что делал доктор Гудмен вчера вечером. Если буду знать все подробно, то смогу понять, что заставило его в два часа ночи прогуливаться именно там, где его нашли.
Она снова на секунду заглянула в свой блокнот.
— Вы принимаете какие-нибудь препараты?
— Простите, что вы сказали?
— Лекарства принимаете? — повторила она. — Скажем, которые врач прописал?
— Нет.
— А наркотики?
— Это обязательно, Порция? — спросил Эндрю.
— В общем-то, да. Сегодня я получила заключение токсиколога о состоянии доктора Гудмена на момент смерти.
Эндрю сразу забеспокоился.
— Он был пьян?
— Пожалуй. Содержание алкоголя в крови десять пунктов, — ответила она не без сарказма. — Но это еще далеко не все.
Она порылась в папке и достала нужную бумагу.
— Кроме этого, тест дал положительный результат на марихуану, ксанакс, викодин, пару таблеток антидепрессанта и кокаин.
— Вот это да, — побледнел Эндрю.
— Ваш Дерек был ходячая фармакопея.
— Я и понятия не имел, — сказал Эндрю, — То есть я знал, конечно, что он выпивал, но… А у него в квартире вы нашли эти препараты?
— Только два из них, на которые он имел рецепты. Что наводит меня на мысль, что вчера вечером он был на какой-то вечеринке. Где и с кем, я пока не знаю. Если тебе что-нибудь станет известно…
— Конечно, я сразу сообщу.
— На наш отдел оказывают большое давление, чтобы мы спустили все на тормозах.
Эндрю вздохнул и потер лоб.
— Ничего удивительного. Магистру уже небось снятся заголовки газет типа: «Загадочная смерть преподавателя истории Тринити-колледжа, пьяницы и наркомана». Как это скажется на приеме новых студентов?
— Ладно, Эндрю, знаю, ты любишь свою школу, но учти, скрывать мы ничего не станем.
Порция вручила Клер свою визитку.
— Если вспомните что-нибудь еще, прошу вас, звоните. Можете и зайти, если удобно.
Они встали, пожали друг другу руки, и Эндрю пошел провожать Клер. На улице налетел порывистый ветер, закинул галстук ему на плечо, и он старательно приладил его на место. Оба бросали друг на друга косые взгляды, им было явно неловко вместе, оба не знали, о чем говорить.
— Ну вот, — сказал наконец он. — Давайте прощаться. У меня тут еще одна встреча назначена.
Он уставился на носки своих ботинок, потом посмотрел на часы. Ясно было, что разговаривать с ней у него нет никакого желания. Так вот, значит, какова английская манера делать вид, что ничего не произошло.