– Это сделано не строителями, – сказал Вацлав.
– Откуда такая уверенность?
Он взял ее за руку и подвел к перегородке. Его пальцы были такими же холодными, как и ее, но, казалось, он не пытался ничего с этим сделать. Она ощутила на деревянной поверхности впадины от глубоко вбитых гвоздей.
– Рабочие забрали бы почти все дерево и все гвозди с собой. Это стальные гвозди, Александра, они дорого стоят.
– Но кто тогда загородил проход, если не строители?
– Понятия не имею. Может, твои родители?
– Зачем? Рабочих нанимали целую вечность тому назад. К чему моему отцу и моей матери загораживать проход в подвал? Их совершенно не заботят эти развалины. Кажется, они того мнения, что все это принадлежит «Уи!»-младшему, хочет он того или нет.
– Кто такой «Уи!»-младший?
Александра почувствовала, как от хихиканья защекотало в горле.
– Себастьян Вилфинг.
В слабом свете она увидела, как Вацлав, улыбнувшись, затряс головой. Наверное, хихиканье вызвало у нее совершенно свободную ассоциацию, и она вдруг услышала, как сказала:
– Я знала, что та механическая игрушка не твоя.
То, что она затронула больное место, стало понятно, когда Вацлав, вместо того чтобы спросить: «Какая игрушка?», промолчал.
– И я не верю, что ты рассматривал ее ради своего удовольствия.
Произнести это было невероятно трудно, но странная ситуация в этой холодной, становящейся все более жуткой дыре помогла ей. Потом ее осенило, что этим она выдала себя, ибо ей было известно, чем мог заниматься молодой мужчина в одиноком укрытии, глядя на непристойное представление маленького причудливого механизма. Что с ней вдруг случилось? За прошедшие два года она не говорила с Вацлавом так много, как за эти несколько минут, и, казалось, с каждым словом выдавала себя больше, чем хотела. Но Вацлав не выражал согласия. Александра смутно догадывалась, что для него это было еще болезненнее, чем для нее.
– Мой отец говорил, – пробормотал он наконец, – что у императора Рудольфа были десятки механических игрушек – чем сумасброднее, тем лучше.
– И что он с ними делал?
– Когда император был в хорошем настроении, он демонстрировал их иностранным дипломатам.
– Все?!
– Тот, который ты имеешь в виду, – сказал Вацлав, и внезапно она почувствовала в его голосе улыбку, – приберегали для посланников из Ватикана.
Александра захихикала. Вацлав захихикал вместе с ней.
– Как поступили прелаты? Возмущенно покинули комнату?
– Нет, спросили адрес конструктора.
Александра разразилась хохотом. Здесь, внизу, ее смех звучал странно, глухо и с каким-то дребезжанием, будто был совершенно неуместен. Она умолкла, но этого оказалось достаточно, чтобы немного успокоиться. Девушка услышала, как Вацлав дернул что-то на перегородке и та скрипнула. Внезапно ее опасения вернулись.
– Что ты там делаешь?
– Я думаю, здесь можно оторвать две доски, – ответил Вацлав и охнул от усилия. – Тогда мы сможем проскользнуть туда.
– Прекрати сейчас же! Из-за тебя все обвалится!
– Нет, этого не будет.
– Все равно прекрати. Я…
Скрип превратился в короткий треск дерева, и Вацлав выдохнул:
– Сделано.
Она пристально всмотрелась в темный просвет, появившийся в перегородке, поверхность которой казалась в сравнении с ним чуть более светлой. Две доски, прижатые креплением к основе, свободно раскачивались. Вацлав отодвинул их в сторону, как занавес, и просунул голову в образовавшийся просвет. Вопреки собственному желанию Александра подошла ближе. Она смогла рассмотреть, что за перегородкой проход продолжался, зияя обыкновенными дверями-дырами следующих кладовых, которые в жилом доме обычно использовались для хранения запасов вина и мяса. Запах, который ударил им в нос, был сухой и затхлый, и от него запершило в горле. Он напоминал запах монастырских хранилищ, где на полках лежат кости умерших. Их охватил ужас.
В глубине прохода притаилась бесформенная тень. Рука Александры за что-то уцепилась; она даже не поняла, что это было плечо Вацлава.