Викарный епископ что-то пролепетал.
– Нет, вы этого не делали. А я – да. Так что оставьте эти бедные души в покое. Тот факт, что они были маленькими, еще не значит, что они не получали от своих злых шуток такое же удовольствие, как и все остальные.
– Но кто-то же оставил двери открытыми… Это могло произойти всего лишь за несколько секунд до прихода господина фон Валленштейна. Мы даже видели разбитый сосуд с законсервированным уродцем.
– Да пусть бы их всех разбили!
– Но, господин рейхсканцлер, – настаивал на своем епископ, – возможно, из кунсткамеры что-то украли!
– Что? Чучело морской девы, в котором каждый дурак увидит подделку? Невероятно ценный орешек7. Или механизм, который как будто бы жрет жемчужины, а через десять минут испражняется ими?
Викариный епископ Логелиус попытался подыскать подходящие слова. Рейхсканцлер, подойдя к нему, заявил:
– Что касается меня, то я не буду убиваться, если украдут все содержимое кунсткамеры. Как только Маттиас станет кайзером, он наверняка сожжет большую часть того, что в ней находится. А может, прикажет выбросить все эти экспонаты в Олений прикоп или продать.
– Да, но…
– Да, да. – Рейхсканцлер чувствовал, как ярость в нем постепенно угасает. Он пожал плечами. – До тех пор пока король Богемии не стал императором Священной Римской империи и никто не заявил мне об обратном, именно я отвечаю за сохранность всего, что находится в кунсткамере его величества. Я это знаю. И пока это так, я повешу каждого, кто на него посягнет.
– Мои люди надлежащим образом подготовили груз к передаче, – после паузы сказал молодой человек.
– Кожаный мешок с гербом императора?
– Немаркированный сундук, опутанный цепью. – Генрих фон Валленштейн-Добрович позволил себе сострадательную улыбку.
– Вы заглядывали внутрь?
– У нас был ключ только от входной двери.
– Он тяжелый? Я имею в виду сундук.
– Как гроб.
Лобкович посмотрел на молодого человека:
– Что за странное сравнение?
Генрих фон Валленштейн-Добрович развел руками.
– Прошу прощения.
– Я хочу увидеть сундук. – Лобкович повернулся и втиснул зеленую капсулу в руку викарного епископа. – Вот, ваше преосвященство. Поскольку вы уже одеты как простой священник, то могли бы отправить в дорогу голубя. Вы же знаете, где здесь голубятня.
– Я могу еще быть вам полезным, ваше превосходительство? – спросил Генрих фон Валленштейн-Добрович.
Рейхсканцлер Лобкович покачал головой.
– Да поможет нам всем Бог. Отведите меня к своим людям, чтобы мы смогли отправить этот проклятый груз куда следует. – Он раздраженно посмотрел в сторону окна. – И ради бога, позаботьтесь, в конце концов, о том, чтобы прекратили этот шум снаружи. Можно подумать, что кто-то вывалился из окна!
3
Человеку, никогда не имевшему ничего общего с тайным архивом Ватикана, клочки пергамента ничего бы не сказали. Но тот, кто в течение последних лет не занимался ничем, кроме полной переделки структуры архива, начатой по приказу Папы Павла V, который рассчитывал сделать архив еще более засекреченным, сразу бы догадался, что значат эти столбцы с данными: тип архивирования.
Человек, который дни напролет не просиживал над трактатами, предписаниями и буллами, наверняка не узнал бы в каракулях записи Папы Римского Урбана VII, неожиданно скончавшегося в сентябре 1590 года после крайне короткого – сроком в двенадцать дней – периода правления. Последнее не казалось чем-то совершенно необычным, если бы не обросло слухами и россказнями, возникшими в связи со смертью понтифика. Но дела обстояли так, что смерть Папы Урбана стала еще одной официальной загадкой Ватикана.
Текст краткой пометки не бросился бы в глаза никому, кроме отца Филиппе Каффарелли: Reverto meus fides![4]
Что вернуло Папе Урбану веру? Или кто?
И намного более важный вопрос: в его ли силах возвратить веру и отцу Филиппо?
– Ты отвлекся, – упрекнула его молодая женщина и шаловливо щелкнула его по носу.
– Извини, – сказал отец Филиппо и вернулся к своему занятию. Он не мог отрицать, что мысли его были далеки от того, что он сейчас делал. Почувствовав, как на его руки легли ладони молодой женщины, он догадался, что, если бы она после предупреждения не перехватила инициативу, его движения быстро прекратились бы. Услышав тяжелый вздох, Филиппо посмотрел на ее вспотевшее лицо, однако его взгляд по-прежнему оставался отсутствующим.