Лэмберт остановился в начале Земляничной улицы, чтобы насладиться видом Гласкасла, лежащего у подножия зелено-золотистого холма. Окруженные зубчатыми стенами башни и шпили выглядели безмятежными. И, как всегда, Лэмберту камни Гласкасла показались не просто серыми. К их цвету примешивались другие оттенки: лиловый, серебристый и фиолетовый — переливчатые, как перья голубя.
Насколько Лэмберт мог судить с такого расстояния, за воротами Гласкасла было не более оживленно, чем снаружи. Царило сонное затишье — если не считать постоянного юго-западного ветра.
Даже приближаясь к главным воротам, Лэмберт взвешивал, стоит ли ему еще куда-то пойти. Ему наскучило сидеть на месте. Однако жесткий воротничок ему мешал, и ботинки, надетые для официального визита, не подходили для пешей прогулки. Несмотря на легкий фланелевый костюм и довольно сильный ветер, он начал потеть. Что бы он ни предпринял во второй половине дня, прежде всего необходимо было переодеться.
В прохладной тени арки больших ворот Лэмберт поздоровался с преподавателем университета, выполнявшим обязанности привратника, расписался в книге посетителей и вышел на солнце по хрустящему мелкому гравию дорожки, которая вела через газон к колледжу Тернистого Пути.
Оказываясь внутри стен Гласкасла, Лэмберт невольно воспринимал его как лабиринт, с множеством перегородок внутри главных стен. Три дорожки, сливавшиеся у главных ворот, вскоре разветвлялись на множество других там, где Летний газон уступал место тенистым галереям окружавших его колледжей. Лэмберт знал, что в этих переходах легко заблудиться. Он не раз там терялся.
Лэмберт направился к колледжу Тернистого Пути и, войдя в здание, поднялся наверх, шагая через две ступени, чтобы поскорее попасть в место, ставшее ему домом, — в комнаты, которые Николас Фелл предложил делить с ним полгода назад.
Фелл, как член совета колледжа, занимал три комнаты, выходившие окнами в сад. Средняя комната, просторная и уютная, служила гостиной. Над массивным и удачно спроектированным камином висело венецианское зеркало, а на стене трудолюбиво тикали красивые старинные часы. Больше всего Лэмберту нравилось удобное сиденье на подоконнике, откуда можно было любоваться садом.
По обеим сторонам гостиной располагались спальни — причем та, которую занимал Фелл, была вдвое больше отведенной Лэмберту.
И хотя у Фелла в Зимнем архиве был кабинет, наполненный книгами и другими справочными материалами, его комнаты в колледже Тернистого Пути все равно были от пола до потолка заставлены фолиантами. Лэмберт никогда в жизни не видел, чтобы столько томов было собрано в одном месте, однако позже, когда он посетил Зимний архив, его представления о том, что следует считать множеством книг, подверглись радикальному пересмотру. Тем не менее библиотека Фелла по-прежнему оставалась для него источником постоянного изумления и восхищения.
Поскольку у Лэмберта было очень мало личных вещей, небольшой спальни ему вполне хватало. На самом деле он обошелся бы кроватью и умывальником, а здесь стоял еще и гардероб! В гостиной было все, что он считал необходимым для жизни: книги Фелла, удобное кресло и хорошая лампа для чтения. Имея право свободно пользоваться этими вещами, он был вполне доволен условиями своей жизни в колледже. Ему нравился Николас Фелл, и он был благодарен ему за столь щедрое гостеприимство. По сравнению с мотанием по постоялым дворам во время бесконечных гастролей жизнь в Гласкасле стала настоящим чудом. Никогда еще Лэмберт не знал такого комфорта, уединения и спокойствия.
Однако в этот момент уют колледжа Тернистого Пути, обычно такой милый, казался душным и жарким. Лэмберту необходимо было выйти из помещения. Он решил переодеться и снова отправиться на прогулку, чтобы свежий воздух прояснил мысли.
Как Лэмберт и ожидал, гостиная, которую он делил с Николасом Феллом, в этот момент была пустой — как и спальня Фелла. Единственным признаком недавнего присутствия хозяина была одна из тонких сигар, которую Николас оставил недокуренной в раковине морского гребешка, служившей пепельницей. Эта сигара лежала там уже два дня. В последний раз Лэмберт видел Фелла накануне за завтраком. В тот момент друг ничего не сказал о том, что намеревается изменить привычный распорядок дня, и никаких сообщений Лэмберту он тоже не оставлял.
Лэмберт не позволил себе тратить время на размышления о том, где мог оказаться сейчас Фелл. В конце концов, этот человек не нуждался в няньках и не был обязан давать кому-либо объяснения своих поступков. Феллом руководили его исследования — точнее, его своеобразное понимание того, в чем должны заключаться исследования. И это было достаточным объяснением.