— Бекс, ты никак уснула?
— Би, я хотела бы уснуть и видеть это все в дурном сне, — прошептала она. — Ну, почему они все они умерли и бросили меня?
— Я не знаю.
Такие вопросы Байрон слышал очень часто, хотя они были адресованы не ему. Он действительно не знал ответов. Бывало, когда кто-то умирал, все вздыхали с облегчением. Бывало, но очень редко. Обычно смерть оборачивалась горем для родных и друзей умершего. От отца Байрон знал: утешать людей бесполезно. Перед лицом утраты самые искренние слова кажутся пустыми и фальшивыми. Людям надо просто дать выплакаться. Поэтому Байрон молча смотрел, как по щекам Ребекки опять покатились слезы. Потом он обнял ее за плечи.
Ребекка не отстранилась. Она не пыталась вытирать слезы, а лишь немного повернула голову, чтобы видеть светлеющее утреннее небо.
Так они просидели еще несколько минут. Ребекка подсунула под себя ноги, а рукой держалась за цепь качелей. Совсем как маленькая девочка, которая боится упасть. Покрывало, в которое она закуталась, лишь подчеркивало всю ее незащищенность.
Байрон мог бы многое ей сказать сейчас, но надо быть просто мерзавцем, чтобы воспользоваться таким моментом. Вся сложность отношений с Ребеккой заключалась в том, что для разговора с ней никогда не находилось удачного момента. Обычно она пряталась за многослойной защитой. И убирала ее лишь когда ей становилось по-настоящему больно. А когда ей не было больно, она избегала разговоров: либо в буквальном смысле, либо заслоняясь сексом, когда можно вообще обходиться без слов. Байрону хотелось думать, что секс не является единственным связующим звеном между ними. Втайне он надеялся, что когда-нибудь Ребекка оставит все свои уловки и они спокойно разберутся в своих отношениях. Тогда, три года назад, он никак не думал, что Ребекка оборвет даже это связующее звено.
Ну почему подобные воспоминания захлестывают в самое неподходящее время? И почему так горько от той застарелой боли? Байрон пересилил себя и сказал:
— Бекс, спать в кровати все-таки удобнее, чем на качелях. Пойдем в дом.
Он думал, что Ребекка откажется, но она слабо кивнула. Потом она встала, набросила на плечи покрывало и шепотом спросила:
— Ты останешься?
Видя, как Байрон нахмурился, она торопливо добавила:
— Не так… не со мной. Просто в доме. Уже почти рассвело. Мне очень не хочется оставаться здесь одной. Кроватей хватает.
Внутри Байрона вновь поднялась старая обида. То, что он сейчас слышал, было плохо замаскированной ложью. При живой Мэйлин он бы молча повернулся и ушел. Но сейчас он открыл дверь в дом.
— Хорошо, я останусь. Так будет удобнее. Я собирался заехать за тобой и привезти на церемонию.
— Спасибо, Би, — сказала Ребекка, поцеловав его в щеку.
На пороге остановилась. Одной ногой она стояла в доме, другой оставалась на крыльце.
— В чем дело, Бекс?
— Сегодняшняя ночь не в счет. Договорились?
Байрон не стал делать вид, будто он ничего не понял.
— Не знаю, — только и сказал он.
Ребекка лихорадочно притянула его к себе и что-то прошептала. А может, просто всхлипнула. Он обнял Ребекку, потом прижал к себе крепче. Одна его часть уговаривала не плевать на свои чувства. Другая призывала внять голосу разума. Эта часть напоминала ему, что горе горем, а утро вполне может пойти по знакомому сценарию, который назывался «Это была ошибка». «Мало тебе прошлого? — ехидно допытывалась разумная часть. — Хочешь снова чесать затылок, сознавая себя круглым идиотом?»
Они вошли в дом. Дверь с шумом захлопнулась. Ребекка вздрогнула, вырвалась из его объятий.
— Прости. Я не должна была…
Она тряхнула головой и почти побежала наверх. Байрон побежал следом. Будь они оба другими людьми, события развивались бы по иному сценарию. Но Байрон хорошо знал и себя, и Ребекку. Она склоняла его к знакомой игре: лишить себя свободы выбора, а потом его в этом же и обвинить.
Но сегодня он не собирался играть в эту игру.
Даже если ты знаешь другого человека вдоль и поперек, трудно предугадать, как он поведет себя на этот раз. Правда, и Байрон, и Ребекка были уверены, что им такое по плечу. Жизнь все время тыкала их носом в реальность. А в реальности все обещания Байрона самому себе не повторять прошлых ошибок и попытки Ребекки убедить себя, что они всего лишь друзья… проваливались. Постель была для обоих удобным местом, где можно ни о чем не говорить; местом, где все их споры стихали. Но все кончалось одинаково: Ребекка под утро сбегала, а Байрон последними словами ругал свою идиотскую доверчивость и не менее идиотскую надежду на то, что в этот раз все пойдет по-другому.