Официантка вновь наклонилась к нему, провела губами по его щеке и вложила в руку книжечку картонных спичек.
— Добро пожаловать в наш мир, Гробовщик.
22
Дайша постучала в дверь трейлера. Ей было странно стучаться, прежде чем войти в свое бывшее жилище. Ей было немного странно. Она знала, что ее здесь не ждут, но и не прийти сюда она не могла. Уж лучше предупредить о своем приходе, чем свалиться, как снег на голову.
Дверь открыла мать. На матери была все та же давно не стиранная футболка и слишком облегающие джинсы. Косметика частично скрывала одутловатость лица, но не могла скрыть воспаленных, налитых кровью глаз. В одной руке мать держала бутылку с пивом и сигарету. Некоторое время женщина молча смотрела на невесть откуда явившуюся дочь.
— По-моему, ты съехала от нас, — сказала Гейл (так звали ее мать).
За спиной, в тесном пространстве трейлера, верещал телевизор, отбрасывая на стены синеватые тени.
— Как видишь, вернулась.
Дайша хотела отпихнуть Гейл и войти внутрь, но что-то ее останавливало. Ей не хотелось прикасаться к матери.
— Как это, вернулась? — Гейл уперлась спиной в дверной косяк и разглядывала дочь. — Наверное, натворила что? Учти, у меня нет денег вносить за тебя залог и вытаскивать из какой-нибудь стремной истории. Слышишь?
— Где Пол?
— На работе, — сощурила глаза Гейл.
— Отлично, — сказала Дайша, входя в трейлер.
— Эй! Кажется, я не приглашала тебя войти.
Но Дайша уже вошла, и ее матери не оставалось другого, как зайти внутрь и шумно захлопнуть дверь. Увидев, что на сигарете нарос пепел, Гейл стряхнула его в одну из нескольких доверху забитых окурками пепельниц, стоявших на щербатом кофейном столике.
— Почему это я не могу войти? — искренне удивилась Дайша.
— Потому что у меня не гостиница. Если ты решила уйти…
— Не я решила уйти. Ты меня, считай, выгнала.
Прежняя нерешительность, не оставлявшая Дайшу с момента пробуждения, исчезла. Она оглядела комнатенку трейлера. Стены потемнели от дыма множества сигарет, выкуренных в тесном пространстве. На полу лежал все тот же ковер, прожженный во многих местах и залитый пивом и виски. Вся скудная мебель была в трещинах и царапинах — следах семейных потасовок и нищеты. Дайша стояла и не могла поверить: неужели эта клетушка когда-то была ее домом? Но других жилищ она не помнила. Все ее сознательные годы прошли здесь, в этом трейлере.
— Он обещал заботиться о тебе. Ты что же, думаешь, я отдала бы тебя первому встречному?
Гейл закурила другую сигарету и уселась на продавленный диван.
— Пол говорил, что это хороший человек, — сказала она, глотнув пива и затянувшись сигаретой.
— Но ты-то, мама, знала, что это не так.
Гейл снова приложилась к бутылке, затем смерила дочь взглядом и усмехнулась.
— Хорошо выглядишь. А если вы поссорились… Так надо уметь ладить с мужчинами. Уже не маленькая, могла бы и сообразить.
— Если хочешь знать, я — мертвая.
— Что-что?
Дайша подошла к дивану. Она вглядывалась в лицо матери, надеясь уловить хоть какой-то проблеск чувств, хоть какой-то намек, что Гейл рада ее видеть. Ничего. Мать встретила ее не лучше, чем соседку, явившуюся не вовремя.
— Я умерла, — повторила Дайша.
— Ну, повеселила, — фыркнула Гейл. — Если ты умерла, то я — долбаная королева Рима.
— В Риме не было королев. А вот я, — Дайша села рядом с матерью, — действительно мертвая.
Ей самой было странно произносить эти слова. Ей не хотелось признавать свое нынешнее состояние, но правда есть правда. Тело Дайши было мертво. Ее сердце не билось, дыхание не наполняло легкие воздухом. Все, что когда-то делало ее живой, прекратилось. И причиной ее смерти была собственная мать, выпихнувшая Дайшу из этого убогого дома.
— Я мертва, — прошептала Дайша. — Я хожу, но я неживая. Я не понимаю, что со мной. И все из-за тебя.
— Это что, новые шутки, которых ты набралась?
Гейл хотела было встать, но Дайша толкнула ее обратно.
— Нет, мама. Это не шутки. Это правда.
Гейл подняла руку с сигаретой, словно хотела влепить дочери пощечину. Вишневый огонек сигареты был почти красивым. Потом мать затянулась и шумно выпустила дым.
— Мне не смешно.
— А я и не собиралась тебя смешить.
Дайша схватила материнское запястье, заставив Гейл опустить руку. Кости материнской руки были тоненькими, как прутики, сверху покрытые вкусным мясом и теплой кровью. А она-то раньше считала мать сильной!
Дайша опрокинула Гейл на диван и прижала ее ногу своей.