А вот что об одном из своих боев [с мадьярами, сопровождавшими крупный военный обоз] рассказывал сам Герой:
«Теперь делать нечего — пора уходить. Я быстро закопал еще горячего «дегтяря» в сугроб и помчался, сколько было сил, наметив целью — достигнуть, пока не очухались мадьяры, высокого гребня снега. За тем гребнем небольшая полянка с лозовыми кустами, а там до нашего леса рукой подать. В первые минуты казалось, что лечу, как на крыльях, не сам бегу, а несет меня неведомая сила. Только ветер свистит в ушах.
Но я все-таки не птица, а человек, причем человек в больших сапогах, они тонут в снегу. Поэтому «летел» я недолго.
Заметили. Уже пули свистят, взрывая снег. Передвигаюсь все медленней. Сердце — как молот. Дышать больно. Пот заливает глаза. Сапоги, проклятые, застревают в снегу, как в капканах. Два раза проваливался выше пояса. А пули: «В-зз-жи!» — и тонут в сугробах.
И тут мне стало страшно. Почему они в меня не попадают? Нарочно? Живым взять хотят? Я не дамся!
Уже сунул руку в карман за пистолетом и — упал.
Секунду, не больше лежал я в снегу, но успел ясно представить себе растерзанное врагами тело нашего партизана. Видел пять дней назад, а сейчас будто он рядом со мной. Как ни люблю я жизнь, как ни больно мне расставаться с ней, но в тот миг, честное слово, мечтал, чтобы пристрелили! Только бы не даться в руки! Решил: если дотяну до высокого гребня, перевалю за него — значит, жить. Не дотяну — надо стреляться.
Ползу, от дороги отделились пятеро мадьяр и — за мной. Щупаю пистолет — нету. Потерял. А пятерка тянется по моему следу. Им легче. Нагло идут за мной, будто я уже и не человек.
Эта наглость меня разожгла. Сейчас увидите, как партизана в плен брать! Сейчас встречу! Себя не пожалею.
И все-таки соображаю — остаться живым. Тащу из-за пояса гранаты. Если удачно подобью, можно двигаться дальше. Но вряд ли всех сразу возьмешь. Надо бросить и сразу бежать. А как тут побежишь? Сил уже нет. И тут пришла мысль. Не знаю, что они подумали, когда я ни с того ни с сего плюхнулся в снег. Сижу — будто их поджидаю, будто сдаюсь или ранен. А мысль моя такая: разуться, облегчить ноги. Раз, два — готово. Вскакиваю, прыгаю им навстречу, кидаю две гранаты. И дальше, через гряду, босиком.
Теперь у меня прыжки огромные. Ноги стали легкими, прямо-таки отскакивают от земли. Лес подвигается ко мне все ближе.
Один раз оглянулся. Бросив сани, солдаты уже отходят от места боя, отступают к Ивановке. И никто уже за мной не бежит. Двое лежат в снегу. Я обнял руками первое встретившееся в лесу дерево и глубоко набрал грудью воздух. Все! Спасен, живой.
А в лагере меня считали погибшим. «Покойнику» устроили теплую встречу. Приятно было узнать, что меня вспоминали как хорошего бойца и собирались ехать на просеку, чтобы осмотреть место сражения и подобрать своих, значит, и меня.
Там мы нашли сорок девять подвод. На них: двадцать шесть тысяч патронов. Одиннадцать ящиков гранат. Семь ручных пулеметов. Один — станковый. Четыре ящика ракет и много другого вооружения, снаряжения и всяких полезных вещей.
На снегу лежали тридцать шесть мадьяр, тринадцать полицаев, шестеро ездовых и десятка три лошадей. Но мне было не до трофеев: ведь тут оставался мой пулемет Дегтярева. Не испытал бы я полного счастья, когда б не нашел его. Честно говоря: бросать оружие я не имел права. То, что закопал «дегтяря», очень меня мучило, хотя никто и не попрекнул.
Вот знакомая березка, вот сугроб. Мой славный защитник здесь. Обледенел, оделся корочкой, как будто лежит давно-давно.
Тут я даже «ура» закричал: как здорово все получилось!»
Дерево посадила Герой Советского Союза Мария Долина
[заместитель командира эскадрильи 125-го гвардейского бомбардировочного авиационного полка 4-й гвардейской бомбардировочной авиационной дивизии 1-го гвардейского бомбардировочного авиационного корпуса 3-й воздушной армии, гвардии капитан, жила в Запорожской области].
Однажды на вопрос, какой боевой вылет стал для летчицы самым памятным, гвардии капитан Долина рассказала такую историю:
«2 июня 1943 года мы получили приказ на выполнение очередного боевого задания. Взлетели звеньями, в воздухе собрались в девятку и пошли к аэродрому истребителей. Они быстро взлетели и заняли свои места, сопровождая нас к цели.
Облачность покрывала почти все небо. Это мешало наблюдению. Приближение к цели мы заметили по возрастающей силе зенитного огня. Наконец, перед нами — сплошная огненная завеса. Снаряды рвутся то впереди, то по сторонам. Маневрировать в плотном строю очень трудно, поэтому мы увеличили интервалы между самолётами и по сигналам штурмана и стрелка — радиста, непрерывно следящих за воздухом, сновали вверх — вниз, вправо — влево, сбивая наводку пристреливающихся зенитчиков противника. Снаряды рвались так близко, что самолёт часто вздрагивал, а осколки горохом рассыпались по плоскостям…